Барбара Картленд - Скверный маркиз
— Что, что я должна делать? — громко спросила она. — Скажи мне, любимый! Скажи!
Закрыв глаза, она вообразила себе его лицо, плотно сжатые губы, и внезапно ее пронзила дрожь от сознания, что он так близко… Она почти слышала его дыхание.
Ландо замедлило скорость. Орелия открыла глаза: они подъехали к Эпсому. На узких улочках высились городские дома, катились нарядные экипажи с отдыхающими на этом хорошо известном английской (эпсомской) — слабительной — солью модном курорте британцами и иностранцами с континента, приехавшими специально на дерби, которое начали организовывать для курортников, но которое прославило Эпсом в мире.
Лошади бежали все медленнее, и через минуту они въехали под арку каретного двора. Орелия успела прочитать на вывеске гостиницы: «Летящий Орел». В эту минуту с быстротой молнии, пронзившей мрак, ей в голову пришла мысль! Теперь она знала, что делать!
Глава 9
Лорд Ротертон — да, это был он — соскочил с козел. На лице его играла самодовольная улыбка. Нет сомнения, он побил рекорд, покрыв расстояние от Лондона до Эпсома за минимальное время. Он радовался также тому, что перехитрил маркиза Райда и всего через пару часов Орелия будет его женой. Лорд Ротертон был твердо намерен жениться на ней, ибо знал, что, как только она станет принадлежать ему законным образом, никакая сила в мире, в том числе и маркиз, не смогут отнять ее у него. Все шло по плану: вот грум распрягает потных лошадей, а им на смену уже готова четверка таких же замечательных, породистых рысаков, которыми славятся его конюшни.
Он кивнул лакею, одновременно с ним спустившемуся с козел. Тот отпер дверцу ландо, и лорд Ротертон заглянул внутрь. Невероятно, однако Орелия исчезла!.. А затем он увидел, что она лежит на полу, только голова на сиденье, и глаза у нее закрыты.
— Вам нехорошо?
Орелия медленно, словно с большим усилием, разлепила веки:
— Меня… укачало, — еле слышно пробормотала она, — голова кружится… и так тошнит… Пожалуйста… можно мне… полежать немного?
— Укачало в экипаже! — воскликнул он. — Как же я этого не учел!
Посмотрев на ее мертвенно-бледное, безжизненное лицо и обмякшее неподвижное тело, он, по-видимому, был раздосадован на себя и не смог ей отказать в отдыхе.
— Ладно, даю вам десять минут. Чуточку виски, и вы оживете.
Он поднял ее и поставил на ноги. Орелия еле сдержалась, чтобы не вздрогнуть от его прикосновения, когда он, обняв ее и прижав к себе — гадость! гадость! — помог ей дойти до двери гостиницы.
На пороге, кланяясь, ожидал хозяин.
— Леди не совсем здорова, — тоном властного распорядителя проговорил Ротертон, — проводи ее в лучшую комнату с кроватью и немедленно принеси стакан своего лучшего виски.
— Очень хорошо, милорд. Молль! Выйди-ка сюда, — крикнул он, повернувшись к двери.
Почти сразу же из-за его широкой спины показалась молодая, румяная девушка в чепце и в безукоризненно белом переднике поверх пестрого платья. Она обняла Орелию, помогла ей подняться по узкой лестнице и провела в уютную спальню с окнами в сад. Как только дверь за ними закрылась, Орелия освободилась от объятий служанки и, быстро подойдя к двери, заперла ее на засов.
— Послушай, — сказала она, — мне нужна твоя помощь! — Молль вскинула на нее глаза, удивленно расширенные. — Этот джентльмен увез меня насильно, и мне нужно, чтобы кто-нибудь отвез мою записку маркизу Райду, в его конюшню. Ты знаешь, где она?
— Нет, мэм, но Джим знает.
— А кто такой Джим? — спросила Орелия, подходя к туалетному столику и сев затем в кресло. Открыв сумочку, она вынула из нее заранее приготовленный листок бумаги, которую герцогиня вложила в пакет с «подарком» — «так… безделица…», однако, похоже, не такая уж и безделица, невольно усмехнулась про себя Орелия, доставая вслед за бумагой маленькую расписную коробочку, которую подарила ей Кэролайн. Здесь было все необходимое для модницы, чтобы навести красоту утром или после утомительных танцев: зеркальце, пудра, румяна. Но самое главное, и в чем больше всего нуждалась Орелия в данный момент, там был тонкий черный карандаш для бровей, и Орелия быстро им написала:
«Лорд Ротертон насильно везет меня в свое имение около Гилфорда. Сейчас я в гостинице «Летящий Орел». Пожалуйста, спасите меня, милорд».
Она поставила свою подпись, сложила листок и надписала сверху печатными буквами: «Самому благородному из всех, маркизу Райду», после чего вручила записку Молль, с лица которой не сходила улыбка, свидетельствующая о том, что неожиданное приключение доставляет ей удовольствие в череде однообразных будней, наполненных заботами по хозяйству. А уж когда Орелия достала из кошелька соверен[4], Молль просияла: вот это да!
— Это отдай Джиму и скажи, что он получит еще один, если спешно доставит маркизу записку, пока он не уехал в Лондон.
— Джим обязательно отыщет его сиятельство, — заверила ее Молль, все еще улыбаясь, — уж будьте уверены, за такие-то деньги!
— А это вот для тебя! — И Орелия сунула такую же золотую монету в руку служанки.
— О мэм! Это больше, чем я зарабатываю за несколько месяцев! — Молль подхвалила рукою юбки и птицей устремилась к выходу.
— Подожди минуту! — остановила ее Орелия, всерьез испугавшись, что она снесет сейчас дверь, торопясь выполнить данное ей поручение. — Скажи Джиму, что он ни в коем случае не должен показывать кому-нибудь записку или говорить, куда он идет. И очень проси его поспешить, это очень-очень важно!
— Скажу.
— А если джентльмен, тот, что внизу, спросит, как я себя чувствую, то скажи, что мне очень плохо и я прошу некоторое время меня не тревожить, я должна полежать в тишине, и тогда смогу продолжить путешествие…
— Все сделаю, как вы сказали, мэм! — Молль бесшумно метнулась к двери.
Оставшись одна, Орелия подошла к тазу с водой, умылась и тщательно вымыла руки, словно общение с лордом Ротертоном оставило на ней грязные следы, а потом легла в постель и стала молиться, чтобы Джим нашел маркиза и вовремя передал записку. В глубине души она была уверена, что он спасет ее. Ее крик о помощи, еще с дороги, несомненно, достиг его слуха, и он должен был почувствовать что-то неладное! Между влюбленными так всегда и бывает! Однако доверяет ли маркиз интуитивным побуждениям? Орелия знала только одно: она так любит маркиза, что какое бы то ни было другое мужское прикосновение, и особенно прикосновение лорда Ротертона, для нее унизительно и оскорбительно, оно подло, отвратительно, гадко, и она помыслить не может об этом, не теряя способности здравого рассуждения.
