Джулия Росс - Рискованное увлечение
Нет, он не стоит того, чтобы расходовать на него эмоции. Со временем она должна обрести спокойствие и стать совершенно безразличной.
Джульетта повернулась в постели. О Боже! О Боже! Какое это имеет значение, что она будет чувствовать или делать? Олден Грэнвилл никогда об этом не узнает, и ему не будет до нее никакого дела. Она больше никогда его не увидит.
Он забрал медальон!
Ветер завывал в дымоходе и стучал ставнями, будто выражая свое сочувствие.
Когда утром пришла Тилли, по-прежнему шел дождь, Ее плащ и подол юбки были заляпаны грязью.
Жизнь возвращалась в прежнее русло. Пришло время снова брать в руки вожжи. Один раз сделала уступку – и довольно.
Пока Тилли кормила кур, Джульетта прошла на кухню и взяла коробку с шахматами. Не открывая доску, она швырнула ее вместе с фигурами в огонь. Коробка с треском раскрылась. Пешки, ферзи, короли, слоны и кони посыпались в огонь, смешавшись в общую кучу. Пламя жадно пожирало беспомощные белые и черные фигуры. Потрескавшееся дерево со слезающей краской превращалось в чадящие угли.
Три кота, мурлыча, отирались вокруг ног.
Олден лежал в постели, в бессильной слепой ярости ругаясь последними словами. Кровь кипятком обжигала жилы. Он стиснул челюсти, потому что иначе бы его зубы отстукивали дробь наподобие жуткого танца смерти на деревенском карнавале. Он попытался встать, но вместо этого повалился на подушки. Все, что он мог, это браниться. Поэтому он продолжал ругаться, то про себя, то вслух, пока слуги не прибежали в его комнату.
Вскоре над ним уже склонился местный лекарь, держа у него под носом какое-то дурно пахнущее снадобье.
– Выпейте микстуру; милорд. Прошу вас. Нужно устранить последствия отравления. Это самое эффективное лекарство.
Дрожь была слишком сильной, чтобы полагаться на речь, поэтому Олден стиснул зубы и затряс головой. Доктор сделал знак мужчинам в ливреях – и несколько человек окружили кровать.
– Прошу вас, милорд, выпейте, – просящим тоном начал один из них.
– У меня простуда, – сказал Олден. – Если вы все дорожите своей работой и жизнью…
Однако его речь превратилась в какую-то словесную кашу. Когда к нему снова приблизился доктор, его прошиб холодный пот.
Доктор, нахмурив брови, кивнул слугам.
– Лорд Грейсчерч сейчас в горячке. Если вы любите его, я прошу вас помочь мне.
Преданные люди схватили своего хозяина за руки и за ноги. Пока они удерживали его, кто-то зажал ему нос и заставил открыть рот. Олден поперхнулся, почувствовав омерзительный вкус. Тем не менее часть микстуры была проглочена. Он перевел дух и, собрав последние силы, выплюнул остатки. Мужчины с забрызганными лицами отскочили назад.
Доктор вытер свой подбородок большим носовым платком.
– Здоровье его светлости внушает мне опасения. Я должен сделать ему кровопускание.
Олден неимоверным усилием заставил себя сосредоточиться и ухитрился проскрежетать:
– К черту кровопускание!
Но слуги снова схватили его. Лица мужчин не выражали ничего, кроме озабоченности. Олден мельком увидел миску и лезвие. Из руки хлынула кровь. Слуги удвоили усилия.
– Это в высшей степени опрометчиво, – сказал новый голос. – Почему вы не посоветовались лично со мной? О, уходите прочь! Все вы! Я хочу говорить с моим сыном.
– Мама! – вскричал Олден. – Как хорошо, что ты пришла!
– Миледи! – Доктор низко поклонился леди Грейсчерч. – У его светлости от лихорадки помутился рассудок. Вашему сыну показано кровопускание.
– Да, конечно, – сказала виконтесса. – Но не сейчас. Мне нужно посоветоваться с ним кое о чем. Уходите!
Слуги отошли в сторону и стояли наготове, глядя в потолок.
– Сэр, вы не должны отказывать ее светлости. – Олден ухитрился поднять вверх свою порезанную руку, рассчитывая, что это возымеет какое-то действие. – Вы сделали свое дело. Видите? У меня идет кровь.
Леди Грейсчерч тут же сделалось плохо. Пока доктор и слуги усаживали ее в кресло и обмахивали веером, Олден был оставлен один в постели. Горничная матери, торопясь, подожгла перо. Комнату заполнил едкий запах…
Олдена разбудил монотонный протяжный голос. Голос матери. О чем она говорила, было не вполне понятно. Все сливалось наподобие какой-то мелодии с бессвязным набором нот и вкраплениями фраз. В этой словесной окрошке, были кабачки, фруктовые сады и сетования на тот день, когда родился он, Олден, а также пространные обличения миссис Шервуд – такой неблагодарной, такой безнравственной. Под эти звуки он то плавно погружался в дремоту, то вновь пробуждался.
– И тогда лорд Фелтон…
– Кто? – вдруг встрепенулся Олден, окончательно проснувшись.
– Лорд Фелтон. Фрэнсис Эмберли, граф Фелтон. Олден! Ты что, в самом деле не слышал, что я тебе рассказывала?
Олден сел в постели. Он был мокрый от пота, но лихорадка отступила. Он чувствовал, что у него значительно прибавилось сил. В комнате, освещенной несколькими шандалами, было тихо. Значит, была ночь. Леди Грейсчерч сидела около его кровати.
– Мама, как давно ты здесь?
– Наконец-то я могу заполучить тебя всецело для себя самой. Это бывает так редко. Я здесь со вчерашнего дня, Олден.
– Со вчерашнего дня?! Черт побери! Я был болен все это время?
– Не стоит об этом так беспокоиться. Я сказала тому доктору, что это свойственно тебе с детства. Если у других все начинается исподволь и тянется долго, у тебя болезнь всегда развивается бурно. Зато после сильной лихорадки через несколько дней тебе становится лучше. Поэтому я отправила доктора заниматься своими делами. Я никогда не доверяла докторам, с первого дня твоего рождения. Тебе сейчас полегчало?
– Да, – ответил Олден. – Спасибо, мама. Ты не скажешь слугам, чтобы приготовили мне ванну? И попроси, чтобы открыли окна, – добавил он, так как спальня пропахла микстурой и жжеными перьями.
Леди Грейсчерч посмотрела на него и подняла брови. Разумеется, мать и не подумала звонить слугам.
– Идет дождь, – сказала она. – И сейчас ночь.
Собрав силы, Олден дотянулся с кровати до колокольчика. На звонок явился слуга. Он выслушал распоряжения и молча исчез. Окна остались закрытыми.
– Так что ты рассказывала о графе Фелтоне?
Леди Грейсчерч повернулась к Олдену:
– О ком, дорогой?
– О лорде Фелтоне. Ты ведь говорила о нем?
– Разве? Я что-то не помню.
Олден откинулся на спину и прикрыл глаза. Визит его матери был чистой случайностью, равно как изгнание слишком рьяного доктора, прежде чем тот успел умертвить своего пациента. Леди Грейсчерч жила в мире собственных представлений. Поэтому ей совсем не казалось странным, что, сидя у постели сына, она жалуется на жизнь и кормит его сплетнями.
