Тэсса Дэр - Искушение сирены
«Будь я проклят!»
Грей быстро догадался об истинном источнике мифических подвигов французского учителя рисования. Однако более тревожащим было то, что, внимательно рассматривая иллюстрации, он заметил некоторые изменения в чертах лица возлюбленного джентльмена. С каждой последующей иллюстрацией герой становился выше, шире в плечах, а его волосы в пределах двух страниц изменились от короткой стрижки до ниспадающей на плечи прически.
Чем больше страниц переворачивал Грей, тем больше он узнавал себя.
Ошибки быть не могло. Она использовала его как модель для этих непристойных рисунков. Она тайно рисовала его, и не один раз, а много. А он сходил с ума, завидуя то одному матросу, то другому из-за каких-то жалких набросков. Его чувства претерпели ошеломляющие изменения — от удивления до самодовольства и даже (не без помощи одной особенно изобретательной ситуации в саду) до безошибочного возбуждения.
Но, задержавшись над изображением обнаженного джентльмена — причудливой смеси его самого и какой-то плутовской фантазии, он начал испытывать кое-что еще. Он почувствовал, что его использовали.
Она передала его фигуру с потрясающей аккуратностью, и это при том, что она, должно быть, рисовала его до того, как у нее появилась возможность действительно увидеть его без одежды. Нельзя сказать, чтобы она добилась абсолютного сходства. Он отметил с горьким изумлением, что ее воображение девственницы было весьма щедрым в некоторых отношениях и несколько ограниченным в других. Но ведь она изобразила его обнаженным на этих страницах, не ставя его в известность и не испрашивая его согласия. Господи, она даже изобразила его шрамы. И все с помощью какой-то подростковой эротической фантазии.
Теперь он начал раздражаться.
Сначала он переворачивал страницы книги только кончиками пальцев, опасаясь испачкать или порвать страницы. Теперь он отбросил осторожность и торопливо пролистал книгу до конца. И когда подошел к эпилогу, его рука замерла.
Тут были изображены они вдвоем — он и София, полностью одетые и не занимающиеся ничем интимным, однако их окружал ореол любовной близости такой глубины, о существовании которой он даже не подозревал и о чем, естественно, никогда не мечтал. Они сидели под ивой, его голова лежала на ее коленях. Одна ее рука покоилась у него на груди, другая касалась его лба; Высоко над ними раскинулось небо — безбрежное и бескрайнее, легкие тучки уносились в вечность.
Горячий прилив желания, который охватил его пах, ослабел, двинулся выше по его телу, пощекотал подвздошье и достиг сердца, стиснув его до боли. Почему-то именно эта иллюстрация больше всего приводила в смятение. Она была такой забавной, такой трогательно-наивной. Как всякий мужчина, он довольно спокойно принял непристойные сцены, хотя некоторые замечания он готов был сделать, но эта сцена была совершенно невозможной. Оказывается, для нее он всегда был лишь игрой воображения. Грею пришла в голову мысль, что в этих сундуках могут содержаться и другие секреты. Если он пороется в ее вещах, то, вероятно, сможет найти ответы на все свои вопросы. Возможно, даже и на те, которые он никогда бы не додумался ей задать. Однако он захлопнул сундук и дрожащими пальцами застегнул ремни. Слишком много фантазий для одного дня.
Пора было знакомить ее с реальной жизнью.
Глава 22
Реальность жестоко ударила Софию. Точнее, сильно лягнула ее, оставив синяки, размером и формой напоминающие раздвоенное козье копыто. От реальности у Софии все болело, даже те мышцы, о существовании которых она не подозревала.
Ее первый день в качестве корабельного кока был интересным и полным новизны. Она испытала восторг, что оказалась способной заработать себе на жизнь своим трудом. Каждый разведенный огонь, каждая очищенная картофелина, каждый надой становились ее маленьким триумфом. Но уже несколько дней спустя она была готова признать свое полное поражение. Физический труд оказался совсем не романтичным и приносил лишь некоторое удовлетворение — он был подобен жестким, как камень, сухарям, которые только с большой натяжкой можно было назвать хлебом.
Нескольких дней, проведенных в камбузе, Софии хватило, чтобы решить, что как только она получит право распоряжаться наследством, она никогда не станет кипятить воду или ходить за козами. Однако, добровольно выбрав этот труд, она до конца этого путешествия должна была работать в поте лица или ходить голодной. Но голод страшнее унизительного, выматывающего все силы труда.
Грея же работа вполне устраивала. Он вошел в роль капитана «Кестрела» быстрее, чем натянул позаимствованные блузу и штаны. Власть, словно вторая кожа, давала ему комфорт и спокойствие.
Несмотря на то что произошло между ними, несмотря на его гнев и боль, она чувствовала, что он удовлетворен. Он был доволен тем, что опять под его началом корабль, что он стоит на мостике и работает, а не сидит без дела, и София рада была, что видит его на своем месте, которое его вполне устраивает.
Потому что она любила его до боли. Она хотела, чтобы он был счастлив, не важно, с ней или без нее. И если она больше никогда его не увидит, после того как они бросят якорь, она навсегда сохранит в своей душе этот образ: Грей стоит на палубе «Кестрела» — он сама уверенность, энергия и харизма, — он отдает команды, и матросы ставят паруса, берут рифы, и все это происходит легко и естественно, как движение руки.
Что же касается ее самой, то она приложит все усилия, чтобы забыть эту картину. Неся бадью с таким трудом надоенного молока, она плечом открыла дверь в кладовую, чтобы забрать сухари и солонину для ужина. Слабый свет лился на плотно заставленное бочонками пространство. Громко топая, она ступила на доски пола: один, два, три. Затем она сосчитала до десяти и попыталась не обращать внимания на звуки, издаваемые крысами — шурша, они убегали в темноту. О, небеса, видела бы ее сейчас матушка! В Бате и Брайтоне, вместе взятых, не хватило бы успокоительных капель, чтобы остановить нервный припадок, который бы, без сомнения, вызвала эта сцена.
Когда царапающие звуки стихли, она вошла в кладовку и повернулась, чтобы поставить бадью на ящик.
На ее плечо опустилась рука.
София испуганно вскрикнула, молоко перелилось через край бадьи, облив ей руку и юбки. Но сильные руки тут же обхватили ее за талию и крепко прижали к горячей и мускулистой мужской груди.
— Ты этого хотела? — Хриплый шепот согрел ее ухо. Грей.
Она чуть не потеряла сознание от облегчения. Одной рукой он крепко прижимал ее к себе, а другой оглаживал ее бедра.
