Александра Хоукинз - Жар ночи
— Если бы это было правдой, ты бы так не печалилась. — Сестра положила на стол небольшой сверток. — Лорд Синклер просил передать это тебе.
Джулиана перестала массировать виски и непонимающе уставилась на сверток. Оба предыдущих раза он приносил цветы — должно быть, чтобы втереться в доверие к маман. Но это был совсем другой подарок. Джулиана взяла в руку сверток размером меньше ее кулака, перевязанный тонкой красной лентой.
— И ничего не сказал?
— Сказал, но маман его слова показались весьма странными. Он просил передать тебе, что потерял всякий интерес к жемчугу.
— Неужто?
Сердце у нее в груди забилось чаще при мысли, что он согласен бросить распутство ради нее. За восторгом последовало отрезвление: она напомнила себе, что ее больше не заботит, как маркиз проводит свои дни… и ночи.
— Это все?
— Он добавил, что это довольно экстравагантный подарок, но он напоминает ему о тебе. — Корделия не могла уже скрывать своего любопытства. — Ну, и что же это?
Джулиана с трудом представляла, что для Сина значит «экстравагантный подарок». Тем не менее она испытала облегчение, когда, развязав сверток, не увидела внутри злополучного ожерелья. Если бы он вернул его, она вооружилась бы молотком и разбила бы каждую жемчужинку в пыль.
Подарок Сина сверкал на зеленом бархате. Это была золотая брошь. Джулиана потеряла дар речи от такой дерзости.
Сестра, присмотревшись, презрительно фыркнула.
— Тоже мне, экстравагантный подарок! И почему это золотые листочки напомнили ему о тебе?
Джулиана ничего не ответила. Она тотчас узнала филигранно выполненные остроконечные, формой напоминающие сердечки листья орехового дерева. В сердцевине гнездилось несколько орешков из жемчуга.
Син хотел, чтобы она не забывала тот вечер в саду лорда Леттлкотта. Тогда она из последних сил держалась за ветку, а Син предавался порочным игрищам с хозяйкой дома.
Джулиана, закусив губу, любовалась брошью. В то время они еще не были знакомы. Син не знал даже ее имени, а уже хотел ее. Она угадала его желания. Он даже оградил ее от гнева леди Леттлкотт и необходимости объяснять свое присутствие в столь неожиданном месте.
Но каким бы проницательным ни был Син, он не мог предугадать эту странную встречу, даже когда согласился выполнить просьбу сестры.
Однако же ему не хватило порядочности предпочесть веления своего сердца капризу мстительной ревнивицы. Джулиана со вздохом опустила брошь на бархатную подушечку.
— Джулиана?
— Что? — не сразу откликнулась та. — А-а-а… Ну, боюсь, мотивы Синклера для меня так же туманны, как и для тебя, — соврала она.
— Ты ведешь себя как последний идиот!
Алексиус ожидал от сестры примерно такой отповеди, только полагал, что это произойдет раньше, а не восемь дней спустя. Он целую неделю игнорировал ее призывы прибыть в ее особняк — и Белинда, не привыкшая к пренебрежительному отношению, очевидно, загнала кого-то из его друзей в угол и потребовала выдать его координаты.
Если бы он мог вычислить предателя, испортившего ему вечер, то непременно отплатил бы той же монетой.
— Добрый вечер, Белль. Ты, как обычно, потрясающе выглядишь, — сказал Алексиус, поигрывая ее изумрудно-бриллиантовой серьгой. — Щедрый, надо сказать, дар. От лорда Кида?
Белинда не была настроена выслушивать его лесть.
— Я не затем обегала весь Лондон, чтобы обсуждать свои новые сережки. Меня одно интересует: ты навек попрощался с разумом? Меня всю неделю атаковали визитеры, наперебой щебечущие о похождениях моего ненаглядного братца. А похождения эти, между тем, очерняют не только твое имя, но и весь род Синклеров.
— Тебя вроде бы никогда не тревожили сплетни, — отмахнулся он.
Белинда схватила его за предплечье, не дав отойти.
— Ты действительно избил лорда Гомфри в его собственной библиотеке, а на следующий день, на рассвете, стрелялся с ним? Мне сказали, что твоя пуля раздробила ему левый локоть.
Алексиус ухватил сестру за руку и затащил в первый попавшийся альков.
— Смилостивься, дорогая сестренка! Если повторишь это чуть громче, мне придется уехать из страны.
— А еще ходят слухи, что ты выслеживаешь лорда Данкомбского, но пока безрезультатно.
Алексиус снова будто воочию увидел эту жуткую картину: Джулиана, запертая в спальне и привязанная к кровати.
— Человек, который хотел изнасиловать собственную кузину и тем самым заставить ее выйти за себя, заслуживает гораздо худшей участи, чем гнойное пулевое ранение.
— Кузину? — Белинда поморщилась от омерзения. — Ты случайно не о леди Джулиане Айверс?
— А что, если и так?
— Значит, люди не врут, — заключила она, хватаясь за сердце. — Когда твои друзья сказали, что…
— Кто? Какие друзья? Называй имена.
Белинда, склонив голову, всмотрелась в разъяренное лицо Алексиуса. Сама она братского гнева не страшилась, но если бы выдала имя своего тайного приспешника, тому пришлось бы несладко.
— Да каждый второй норовил шепнуть мне это на ухо! Ты всех планируешь перестрелять? — Она шлепнула его по руке сложенным веером. — И ради чего, спрашивается? Ради дурехи, раздвинувшей ножки перед первым встречным?
Сестра была несправедлива в своей ненависти к Джулиане, однако Алексиус не предпринял попытки защитить возлюбленную: это только распалило бы Белинду.
— Придержи-ка свой змеиный язычок, Белль. Некоторые склонны считать, что то же самое можно сказать о тебе.
Глаза сестры обиженно блеснули.
— Мужчин так легко одурачить, если у тебя смазливая мордашка! Всем, кто наблюдал унизительную сцену в театре, было ясно, что леди Джулиана тебя презирает. Чего ты надеешься добиться своими безумными выходками? Думаешь, она простит тебя, если ты будешь лебезить перед ее унылой мамашей и не менее унылыми сестричками? Думаешь, она тебя простит, если ты вызовешь на дуэль всех мужчин, когда-либо за нею увивавшихся?
Алексиус врезался кулаком в стену прямо над головой сестры. Белинда вздрогнула.
— Лорд Кид интересовал леди Джулиану исключительно как деловой партнер, — с расстановкой сказал он. Грех было не вдолбить в ее голову каждое слово, наконец завладев ее вниманием.
Надежда, смягчившая черты ее лица, не была бы заметна глазу постороннего.
— Откуда тебе…
— Кид сам мне сказал, а врать ему было незачем. — Алексиус ласково положил руку, только что крушившую стену, Белинде на плечо. — Мы эгоисты, Белль. Твоя ревность и мое самомнение испортили девушке репутацию. Наши поступки привели к тому, что всякий сброд открыл на нее охоту. Сделанного не воротишь, но я все же пытаюсь.
