Джулия Куинн - Когда он был порочным. Второй эпилог
— И испачкалась.
— Слишком устала, чтобы умыться.
— Энтони сказал, что Майлз под впечатлением. По всей видимости, ты кидаешь очень хорошо для девчонки.
— Я бы кидала превосходно, — ответила она. — Если бы мне сказали, что пользоваться руками нельзя.
Он усмехнулся.
— Во что именно вы играли?
— Понятия не имею. — Она тихо устало застонала. — Ты не потрешь мне ноги?
Он сел поудобнее на кровати и приподнял подол ее платья до середины икр. Ноги ее были грязными.
— Боже правый, — воскликнул он. — Ты что, играла босиком?
— Я не могла хорошо играть в туфлях.
— А как Элоиза?
— Видимо, она кидает как мальчишка.
— Я думал, что руками пользоваться нельзя.
На это она негодующе приподнялась на локтях.
— Знаю. Это зависит от того, на каком конце поля ты находишься. Кто бы мог подумать.
Он взял ее ступню руками, про себя отметив, что надо бы позже их помыть — руки, само собой, о своих ногах она могла и сама позаботиться.
— Я и не подозревал, что ты так любишь соревноваться, — заметил он.
— Это — семейная черта, — проворчала она. — Нет, нет, здесь. Да, прямо здесь. Сильнее. О-о-о-о-о-о-о-о…
— Почему мне кажется, что я слышал это раньше, — задумчиво произнес он. — Вот только мне было гораздо веселее?
— Просто молчи и массируй мне ноги.
— Слушаюсь, ваше величество, — пробормотал он, улыбнувшись, когда понял, что ей нравится, когда ее так называют. После одной или двух минут молчания, изредка нарушаемого стонами Франчески, он спросил. — Сколько еще ты собираешься здесь пробыть?
— Ты хочешь домой?
— У меня есть кое-какие дела, — ответил он. — Но ничего, что не могло бы подождать. Как ни странно, мне очень нравится твоя семья.
Она изогнула бровь и усмехнулась.
— Как ни странно?
— Именно. Хотя меня немного испугало, когда твоя сестра победила меня в соревновании по стрельбе.
— Она всех побеждает. Всегда. В следующий раз соревнуйся с Грегори. Он и в дерево попасть не может.
Майкл перешел к другой ноге. Франческа выглядела такой счастливой и расслабленной. Не только сейчас, но и за ужином, и в гостиной, и когда гонялась за своими племянницами и племянниками, и даже ночью, когда они занимались любовью на своей огромной кровати с пологом на четырех столбиках. Он готов был ехать домой, в Килмартин, пусть даже имение старое и полное сквозняков, но оно всегда было их домом. Хотя он с радостью оставался бы здесь вечно, если бы это значило, что Франческа всегда будет такой.
— Думаю, ты прав, — сказала она.
— Конечно, — ответил он. — Но насчет чего?
— Пора отправляться домой.
— Я так не говорил. Я просто спросил, что ты собираешься делать.
— Тебе и не нужно было говорить это, — сказала она.
— Если ты хочешь сказать, что…
Она покачала головой.
— Нет. Я просто хочу домой. К нам домой, — с напряженным стоном она села, поджав под себя ноги. — Здесь было чудесно, и я прекрасно провела время, но я соскучилась по Килмартину.
— Ты уверена?
— Я соскучилась по тебе.
Он поднял брови.
— Но я здесь.
Она улыбнулась и наклонилась вперед.
— Я скучаю по тому времени, когда ты был в полном моем распоряжении.
— Вам нужно лишь сказать, миледи. В любое время, где угодно. Я унесу тебя прочь и позволю тебе делать со мной все, что пожелаешь.
Она усмехнулась.
— Как насчет сейчас?
Он подумал, что это отличная идея, но благородство заставило его сказать:
— Я думал, что у тебя все болит.
— Болит, но не настолько. Особенно если ты сделаешь всю работу.
— Это, моя дорогая, не проблема, — он стащил через голову рубашку и лег рядом с ней, наградив ее долгим, восхитительным поцелуем. С довольным вздохом он отодвинулся и посмотрел на нее. — Ты такая красивая, — прошептал он. — Красивее, чем когда-либо.
Она улыбнулась — этой ленивой, теплой улыбкой, которая говорила, что недавно ей доставили удовольствие, или скоро доставят.
Он обожал эту улыбку.
Он начал расстегивать пуговицы на спине ее платья и был уже на середине, когда в голову ему пришла внезапная мысль.
— Подожди, — сказал он. — Ты можешь?
— Могу что?
Он замер и нахмурился, пытаясь подсчитать дни. Разве у нее не должны быть месячные?
— Разве сейчас не пора? — спросил он.
Она приоткрыла рот и моргнула.
— Нет, — сказала она, и в голосе ее звучало удивление — не его вопросом, а ее ответом. — Нет.
Он отодвинулся на несколько дюймов, чтобы лучше видеть ее лицо.
— Думаешь…?
— Не знаю, — тут она быстро заморгала, и он заметил, что дыхание ее стало прерывистым. — Думаю. Может быть…
Ему захотелось закричать от радости, но он не осмелился. Не сейчас.
— Когда, по-твоему…
— …я буду знать точно? Не знаю. Может…
— …через месяц? Два?
— Может, два. А может, раньше. Я не знаю, — ее рука легла на живот. — Может быть, ничего не вышло.
— Может, и нет, — сказал он осторожно.
— Но, может, и да.
Он почувствовал, как в нем закипает смех — внутри возникла какая-то странная щекочущая легкость, ощущение все усиливалось, пока смех не сорвался с его губ.
— Мы не можем быть уверены, — предупредила она, но он видел, что она тоже взволнована.
— Нет, — согласился он, хотя каким-то образом знал, что могут.
— Не хочу зря надеяться.
— Нет, нет, конечно, не стоит.
Глаза ее расширились, и она прижала обе руки к животу, все еще абсолютно плоскому.
— Ты что-нибудь чувствуешь? — прошептал он.
Она покачала головой.
— В любом случае, еще слишком рано.
Он знал это. И знал, что знает. Не понимал только, зачем спросил.
А потом Франческа сказала невероятную вещь.
— Но он там, — прошептала она. — Я уверена.
— Фрэнни… — если она ошибалась, если ее сердце снова будет разбито — он не думал, что сможет это пережить.
Но она тряхнула головой.
— Это правда, — сказала она, но не стала настаивать. Она не пыталась убедить его или даже себя. Он слышал это по ее голосу. Откуда-то она действительно знала.
— Тебя не тошнит? — спросил он.
Она покачала головой.
— А ты… Боже мой, тебе не следовало играть с мальчишками сегодня.
— Но Элоиза же играла.
— Элоиза может делать все, что ей заблагорассудится. Она — не ты.
Франческа улыбнулась. Улыбнулась как Мадонна, он готов был поклясться, и сказала:
— Я не сломаюсь.
Он вспомнил, как несколько лет назад у нее случился выкидыш. Ребенок был не его, но он чувствовал ее боль, обжигающую, почти невыносимую, словно чья-то рука сжимала его сердце. Его кузен — ее первый муж — умер за несколько недель до этого, и они оба еще не оправились после этой утраты. Когда она потеряла ребенка Джона…
