Джулия Куинн - Когда он был порочным. Второй эпилог
Они лежали так какое-то время, их нежно ласкали солнечные лучи. Она уткнулась лицом ему в шею, и он обнимал ее, удивляясь, что такие моменты вообще бывают.
Потому что все было прекрасно. И он мог бы оставаться здесь вечно, если бы это было возможно. И, даже не спрашивая ее об этом, он знал, что она чувствует то же самое.
Они собирались поехать домой через два дня после крестин, думала Франческа, смотря, как один из ее племянников повалил другого на землю, и все же прошло уже три недели, а они даже не начали паковать вещи.
— Никаких сломанных костей, надеюсь.
Франческа улыбнулась своей сестре Элоизе, которая тоже решила на какое-то время задержаться в Обри-Холле.
— Нет, — ответила она, слегка вздрогнув, когда будущий герцог Гастингс — известный так же как Дэйви, одиннадцати лет от роду — издав боевой клич, спрыгнул с дерева. — Но не потому, что они мало стараются.
Элоиза устроилась рядом с ней и подставила лицо солнечным лучам.
— Я надену шляпку через минуту, клянусь, — сказала она.
— Я не совсем понимаю правила этой игры, — заметила Франческа.
Элоиза не потрудилась раскрыть глаза.
— Это потому, что их нет.
Франческа посмотрела на воцарившийся перед ней хаос в новом свете. Оливер, двенадцатилетний пасынок Элоизы, схватил мяч — с каких это пор у них появился мяч? — и побежал через лужайку. Похоже, он достиг своей цели — хотя Франческа не могла с уверенностью сказать, был ли это гигантский дубовый пень, который стоял здесь еще с тех пор, как она была ребенком, или Майлз, второй сын Энтони, который, скрестив ноги и руки продолжал сидеть на месте, с того момента как десять минут назад она вышла на прогулку.
Но в любом случае, Оливер, должно быть, выиграл очко, потому что он с размаху бросил мяч о землю и подпрыгнул с победоносным криком. Майлз, похоже, был в его команде — впервые Франческа подумала, что в игре были команды — потому что он вскочил на ноги и тоже стал веселиться.
Элоиза открыла глаза.
— Мой ребенок никого не убил?
— Нет.
— И никто не убил его?
Франческа улыбнулась.
— Нет.
— Хорошо, — Элоиза зевнула и устроилась в кресле поудобнее.
Франческа задумалась над ее словами.
— Элоиза?
— Мммм?
— Ты когда-нибудь… — Она нахмурилась. У нее не было никакого права задавать этот вопрос. — Ты когда-нибудь любила Оливера и Аманду…
— Меньше? — помогла Элоиза.
— Да.
Элоиза выпрямилась и открыла глаза.
— Нет.
— В самом деле? — не то чтобы Франческа ей не поверила. Она любила племянников и племянниц всем своим существом; она готова была отдать жизнь за любого из них — включая Аманду и Оливера — без малейших колебаний. Но она никогда не рожала. Никогда не носила ребенка в своем чреве — вернее, уже долгое время — и не знала, не станет ли тогда все по-другому. Гораздо сложнее.
Если бы у нее был ребенок, свой ребенок, кровь и плоть ее и Майкла, не заставило бы это ее внезапно осознать, что та любовь, которую она испытывала сейчас к Шарлоте, Оливеру, Майлзу и остальным — всего лишь слабое подобие того, что было в ее сердце к собственному ребенку?
А есть ли разница?
Неужели ей хотелось бы, чтобы была?
— Я думала, что так будет, — призналась Элоиза. — Конечно же, я любила Оливера и Аманду до того, как появилась Пенелопа. Да и как я могла их не любить? Они — частички Филиппа. И, — продолжила она, и лицо ее стало задумчивым, словно она никогда особо не размышляла на эту тему. — Они… это они. А я — их мать.
Франческа печально улыбнулась.
— Но, даже несмотря на это, — продолжала Элоиза. — До того как родилась Пенелопа, и даже когда я была беременна, я думала, что все будет по-другому. — Она остановилась. — Все и правда по-другому. — Она снова замолчала. — Но ничуть не меньше. Вопрос не в том больше или меньше, и даже… не… в природе этого чувства.
Элоиза пожала плечами.
— Я не могу это объяснить.
Франческа снова посмотрела на игру, которая возобновилась.
— Нет, — тихо сказала она. — Думаю, тебе это удалось.
Последовало долгое молчание, и Элоиза сказала:
— Ты нечасто говоришь об этом.
Франческа мягко покачала головой.
— Нет.
— А хочешь?
Она на секунду задумалась.
— Не знаю, — Франческа повернулась к сестре. Между ними была разница в год, но в детстве Элоиза во многом была словно другая сторона той же монеты. Они были очень похожи, за исключением глаз, и даже родились в один день, только одна — на год позже.
Элоиза смотрела на нее с нежным любопытством и сочувствием, от которых всего несколько недель назад, у нее разорвалось бы сердце. Но сейчас они лишь утешали. Франческа не чувствовала, что ее жалеют, она чувствовала, что ее любят.
— Я счастлива, — сказала Франческа. И она в самом деле была счастлива. Впервые она не чувствовала пустоты внутри. Она даже забыла, что надо считать. Она не знала, сколько дней прошло с ее последних месячных, и это было чертовски здорово.
— Ненавижу цифры, — пробормотала она.
— Что, прости?
Она спрятала улыбку.
— Ничего.
Из-за тонкой пелены облаков выглянуло солнце. Элоиза заслонила глаза рукой и уселась поудобнее.
— О, Боже мой, — воскликнула она. — По-моему, Оливер только что сел на Майлза.
Франческа засмеялась, а потом, прежде чем она сама поняла, что собирается сделать, вдруг поднялась.
— Как по-твоему, меня возьмут в игру?
Элоиза посмотрела на нее так, словно она сошла с ума, что, подумала Франческа, слегка пожав плечами, пожалуй, было правдой.
Элоиза поглядела на нее, затем на мальчиков, снова на Франческу и тоже встала.
— Если ты пойдешь, то и я.
— Ты не можешь, — сказала Франческа. — Ты беременна.
— Совсем недавно, — отозвалась Элоиза со смешком. — Кроме того, Оливер не посмеет сесть на меня. — Она протянула Франческе руку. — Идем?
— Думаю, да. — Франческа взяла сестру под руку, и они вместе побежали вниз с холма, крича, словно банши, и наслаждаясь каждой минутой.
— Я слышал, что вы сегодня днем устроили сцену, — заметил Майкл, присаживаясь на краешек кровати.
Франческа не двинулась с места. Даже глаз не открыла.
— Я устала, — больше она ничего не сказала.
Он оглядел пыльный подол ее платья.
— И испачкалась.
— Слишком устала, чтобы умыться.
— Энтони сказал, что Майлз под впечатлением. По всей видимости, ты кидаешь очень хорошо для девчонки.
— Я бы кидала превосходно, — ответила она. — Если бы мне сказали, что пользоваться руками нельзя.
