Светлана Берендеева - Княжна
Мария оглядела свою новую комнату. Высокое окно в частом переплете, зеркало во всю стену, богато убранная кровать. Подошла к кафельной стенке, прижалась к теплым изразцам, закрыла глаза. Саша приехал. Интересно, какой он стал…
В полудрёме услышала голос Пелагеи:
– Дочка, да ты совсем спишь. Ну-ка ложись.
Проснулась вечером и не сразу поняла, где она. Издалека доносился раскатистый голос батюшки и ещё чьи-то голоса. Соскочила с постели, поскорее оделась, заплела распустившуюся косу. В дверях столкнулась с Натальей.
– Встала? А я как раз за тобой, батюшка кличет.
Быстро пошли по тёмным комнатам. Когда добрались до столовой, где шумели гости, Наталья, увидев на свету Марию, всплеснула руками.
– Маша, да ты в сарафане! Ведь против царского указу!
Но их уже увидели, закричали:
– Вот и дочка!
– Ну-ка, ну-ка, покажите красавицу!
– Иди сюда, затворница.
В ярко освещенной столовой вокруг большого стола было полно народу. У Марии зарябило в глазах от нарядных камзолов, разноцветных париков. Оглушили крики. Застыла на пороге, забыв поклониться. Рты закрылись, даже жевать перестали. В тишине прошла Мария к отцу, поднявшемуся ей навстречу у дальнего конца стола. Все головы, как подсолнухи за солнцем, поворачивались вслед вишневому сарафану. Толстый краснолицый человек сказал соседу по-голландски:
– Сколь уродлива русская одежда. Она портит фигуру даже такой красавицы.
Сосед улыбнулся бледными губами.
– Напротив, сарафан есть свидетельство скромности русских дам, не желающих выставлять свои прелести на всеобщее обозрение.
Борис Алексеевич раскрыл объятия, шагнул навстречу, облобызал троекратно, потом повернул дочь за тонкое плечо к гостям.
– Прошу быть знакомыми, господа, Мария Борисовна Голицына.
Поднялся рядом сидящий большой, весь в золотом шитье человек.
– Приветствую вас, принцесса, в нашей новой столице, коей вы будете лучшим украшением. Надеюсь, мы увидим вас завтра на бале в моем доме?
За Марию ответил Борис Алексеевич:
– Непременно, Александр Данилович, непременно будет.
Поднялся с бокалом в руке голландец, которому не понравился сарафан.
– Позфоляйт мне потнимать тост за прекрасный княшна, прекрасный, как древний богиня.
Мария улыбнулась, повела плечиком и громко сказала, отчетливо выговаривая голландские слова:
– Как может уважаемый мейнхеер сравнивать с богиней девушку, одетую в такую уродливую одежду?
Сказала это неожиданно для самой себя и тут же испугалась своей смелости. У голландца же от удивления рот стал таким же круглым, как и щекастая физиономия. Многие гости засмеялись, видно, те, что понимали по-голландски. За ними подхватили другие. А громче всех хохотал сам хозяин, приговаривая сквозь смех:
– Ай да дочка! Знай наших! Голицынская порода сразу видна.
Гости принялись вставать и пить здоровье красавицы и хозяина. А он махнул Наталье уводить совсем смутившуюся Марию. Они ужинали вдвоем. Наталья все удивлялась, как её золовка так по-голландски наловчилась, у неё самой иноземные слова совсем в памяти не держатся. Вдруг прервалась на полуслове:
– Ой, главное-то забыла! Приметила такого худого в сером кафтане?
– Какого худого?
– Ну, с голландцем этим рядом сидел.
– Не помню. А что?
– Князь Борис Иваныч Куракин. К государю ближний и богат. Раньше при армии был, а теперь с посольством в скором времени отправляется. И как раз в Голландию.
– Почему «как раз»?
– Ах ты, Господи! Вдовый он, и ещё молодой. Сговорились они с батюшкой, что за него тебя отдадут. А как раз ты и по-голландски знаешь. Как смотрел-то он на тебя! Прямо ел глазами! Ну, что молчишь, Маша?
– Натальюшка, я там Сашу не углядела, неужто он так переменился?
– Да там его и не было. Ни его, ни Василия. Видать, опять на верфи до ночи будут. Так бывает, когда работа спешная. А что ж ты про жениха-то… Али не слышала меня?
– Да что ж жених… То воля родительская.
– Это конечно… А все ж хорошо, когда муж добрый, да по сердцу. Так-то сладко… Ну да тебе, девице, рано знать ещё про это.
Наталья засмеялась и, расходившись, толкнула Марию локтем. Но взглянув на притихшую золовку, остановилась.
– Пойди-ка, Маша, приляг, дорога-то неблизкая. Пошли провожу, дом-от большой, я поначалу плутала.
Встали.
Внизу вдруг грянула музыка.
– Наташа, что это?
– Дак, гости ж, танцы начались.
– Поглядеть бы.
– В сарафане ты, да и я не больно нарядна… А мы вот что: наверху залы галерейка есть, оттуда поглядим. А коли захочешь спуститься, переодеваться надо.
Галерейка была обнесена перилами с пузатыми столбиками. За ними и присели, между столбиками скрытно выглядывая. Зала была полна народу. Дамы в пышных платьях с сильно открытой грудью, кавалеры в атласных кафтанах и кудрявых париках. Всё пестро, шумит, кружится под музыку. Марии показалось, что народу в зале много больше, чем за столом было.
– Знамо, больше. К танцам ещё подъехали. Но эта ассамблея небольшая. Вот завтра у Меньшикова – увидишь – целая толпа будет. Ну что, спустимся? Одеваться тогда пошли.
– Подожди, посмотрю ещё.
Очень красивыми казались ей танцующие внизу люди. А как изящно приседают и кланяются! Ей никогда так не смочь. Немка учила её танцевать, хвалила; но она танцует совсем не так красиво! Ловчее всех двигался широкоплечий и узкий в поясе красавец в черном парике. Он был самый ладный среди всех. И показалось Марии, что похож он на того капитана на большом корабле из её мечтаний.
– Ну, Маша, насмотрелась ли?
– Скажи, вот этот в черном парике, он русский?
– Ой, да это Саша. Приехали, видать.
– Саша?! Какой он стал… А кто это с ним в паре?
– Это княжна Цицианова. Её отец из грузинских князей, сподвижник царёв.
– Она красивая. Вон как танцует ловко.
– Ну уж и красивая. Только что танцует, а собой черная, длинноносая.
Увлёкшись, они высунулись из-за столбиков, и снизу к ним поднялись лица, заулыбались. Наталья потянула Марию за руку, на носочках пробежали несколько комнат и только тут дали волю хохоту. Чему смеялись, и сами не знали, но так разобрало, что остановиться не могли.
– Ишь, хохотушки, – послышался мужской голос.
Неслышно за их смехом подошёл Василий.
– Ну, здравствуй, сестрёнка.
Поцеловал в голову, оглядел. Выросла.
– А вот узнаешь ли? Иди сюда, Александр. Каков молодец вымахал! Уезжал мальчонкой, играли вы с ним детьми. Помнишь?
И Мария и Александр молчали, глядя друг на друга.
– Наташа, устал я. Государь и двужильного замотает.
Наталья сразу заполошилась.
– Пойдём, Васенька, пойдём. Жаркое я укутать велела, чай, ещё тёплое. Поешь, и ляжем.
