Алиса Уэллес - Цветок Дракона
Она собралась гневно возразить, но яростный поцелуй помешал ей. Какую глупость она совершила, какую ужасную глупость! Она была ребенком, игравшим во взрослую женщину, и эта игра завела ее в ловушку. Но когда его губы принялись обследовать мочку уха, новый отчаянный план родился у нее в голове. Она сделает вид, что согласна, а когда он потеряет бдительность, она попытается убежать. И Сарина перестала сопротивляться. Она тупо и неподвижно лежала под ним, заставляя себя не реагировать на его прикосновения и ожидая, когда он расслабится.
Но руки и рот Дженсона не уставали. Где бы ни побывали его губы, везде рождалось сладкое, теплое ощущение. Под его ласкающими пальцами кожа становилась подобной позолоченному атласу. Он расстегнул крошечные пуговки ее ночной сорочки и отогнул тонкую ткань, как отгибают наружные лепестки розы.
– Боже, как ты прекрасна! – выдохнул он, обдав теплым дыханием ложбинку между ее грудей.
По своей наивности Сарина терпеливо ждала, когда его пыл иссякнет, но от этого внезапного дуновения у нее перехватило дыхание. Он расстегнул до пояса лиф ее сорочки и обнажил грудь. Его голодные губы накрыли нежное возвышение в центре одного из белоснежных холмов, и Сарина, вздрогнув, выгнулась дугой навстречу ищущему языку Дженсона. Дрожь сотрясла ее тело, и Сарина вцепилась пальцами в широкие плечи, но вместо холодной ткани халата она неожиданно почувствовала влажную теплоту его кожи и вдохнула незнакомый мужской запах.
Сарина взглянула ему в глаза и утонула в них. Она страстно желала скорейшего окончания этой чудесной агонии, но могла лишь беспомощно ожидать ее. Он гладил каждый изгиб и каждую ямку на ее теле, опаляя нежным пламенем ее кожу. А потом его рука проникла в самое потаенное место, в котором и сосредоточились все эти неизведанные ощущения. У Сарины перехватило дыхание, потому что именно здесь пылал огонь, воспламеняющий все ее тело и сжигающий душу.
Он осторожно раздвинул руками ее ноги. Она в ужасе вскрикнула. Неужели она сдастся этому дьяволу и будет навечно проклята?
Дженсон, чей чувственный голод дошел до предела и вожделение было столь велико, что его больше невозможно было сдерживать, со сдавленным стоном проник в нее. Он полагал, что она готова к этому так же, как и он, и не понял, почему она вжалась в постель. Он никогда не был в роли насильника и считал ее своим более чем жаждущим партнером. Немного смущенный и готовый взорваться от желания, он, откинув в сторону дурные предчувствия, начал безумную скачку.
Ее попытки оттолкнуть его лишь заставили его сильнее прижаться к ней. Тяжелое тело Дженсона вдавило ее в кровать. А может, это ее страх, боль и потребность в человеческом тепле приковали ее к нему? С каждым толчком, с каждым соприкосновением их противоборствующих тел Сарина чувствовала, как ее увлекает в водоворот, кружит все быстрее и быстрее. И вдруг, с последним самым сильным толчком она воспарила – рассыпалась кусочками радуги, в каждом из которых, как в чистейшем кристалле, отражался ее восторг.
Затем она снова услышала плеск моря о борт корабля и тихий звук ровного дыхания Дженсона. Дрожащий свет лампы отбрасывал размытые тени. Она лежала на кровати в объятиях любовника. Ее тело, покрытое странной, липкой влагой, ныло и болело.
Она повернула голову к стене, прочь от танцующих теней, в темноту, которой отныне принадлежала она и ее черная душа. Рыдания застряли у нее в горле. Она оказалась не лучше обычной проститутки, дочери тьмы, отродьем самого Люцифера.
Увидев, что Дженсон крепко спит, она осторожно выскользнула из кольца его расслабленных рук. Мгновение постояв на ватных, дрожащих ногах, она подобрала валявшиеся на полу сорочку и накидку. Поспешно застегивая пуговицы, она услышала его стон. Он перевернулся на бок и вытянул руку, словно во сне хотел убедиться, что она все еще здесь. Оставив пуговицы незастегнутыми, она набросила накидку и беззвучно выскользнула из каюты.
Сарина снова пробралась на верхнюю палубу и устало облокотилась на деревянные поручни. Полный добродушный круг луны висел в вышине среди звезд, но глаза Сарины наполнились слезами, и луна вместе со звездами расплылись в серебристом тумане. Ни один мужчина теперь не женится на ней. Ее девственность украдена, добродетель потеряна. Она подумала о невинных детях, которых ей предстоит учить, и ей стало еще горше. Она теперь нечиста и не может направлять их на путь добра и справедливости.
Пока она стояла, заново переживая свое горе и позор, резкие порывы завывающего ветра высушили слезы. Его холодное дыхание, казалось, проникало внутрь. Оно остудило ей сердце, охладило душу и заморозило все, что было нежно и ранимо. Она больше не сможет защититься детским неведением. В качестве женщины она проиграла первую же битву, и непорочность больше никогда не вернется к ней.
Сарина плотнее запахнулась в накидку, пытаясь собраться с силами и успокоить ноющее сердце. Она не может тратить драгоценное время на оплакивание содеянного. Ей нужно собрать все силы и все мужество, чтобы подготовиться к тому, что ждет ее в Шанхае. Твердая в своем решении, она перегнулась через перила и вглядывалась в пенящиеся гребни волн, словно ища в них утешения. Но оно не приходило.
Дженсон, шатаясь, поднялся на палубу, уверенный, что найдет ее здесь. Удовлетворение, дарованное его изнывавшему телу, мгновенно улетучилось, лишь только он увидел следы утраченной девственности на смятых простынях. Она сопротивлялась, потому что была невинна! Смущение и угрызения совести боролись в его затуманенной алкоголем голове, хотя и то и другое затмевалось неожиданным чувством облегчения, которое принесло ему это открытие. Он стоял на дрожащих ногах, и ветер хлестал его, мешая дотянуться до Сарины. Стоит ветру подуть сильнее, и бедняжка полетит вниз, в бурлящее море.
– Что ты собираешься делать, черт побери? – прорычал он, грубо схватив ее за талию и оттаскивая от перил.
– Оставьте меня!
– Это так ты благодаришь человека, который только что спас тебе жизнь?
– Моя жизнь не нуждается в спасении, – отрезала она.
– Ты просто не знаешь, как надо вести себя на корабле, мой ангел. Один резкий толчок – и ты уже в холодной ванне.
В лунном свете ее глаза горели, словно расплавленное золото, жесткие и беспощадные, как глаза животного, ведущего смертельную схватку. Он попытался оттащить ее от перил, но она вырвалась и в гневе повернулась к нему.
– Не смейте прикасаться ко мне! – выкрикнула она. – Грех, в который вы ввергли меня, мне предстоит нести всю оставшуюся жизнь. Я никогда не прощу вам этого, Дженсон Карлайл, никогда!
Ветер взметнул ее волосы золотистым нимбом вокруг головы и раздул накидку, словно огромное черное крыло, у нее за спиной. Не произнеся больше ни слова, Сарина прошла мимо него.
