Томас Шерри - Ночные откровения
Сообщники выпроводили маркиза из студии. Женщина с облегчением приложила руку к груди: если бы Пенни увидел ее такой, какой изобразил Фредди, она никогда бы не смогла посмотреть на себя в зеркало.
Вир спустился по ступенькам первым. Фредерик затащил Анжелику за угол и еще раз быстро поцеловал.
— Пойдем потом ко мне? — шепнула она. — У прислуги сегодня выходной.
— Ни за что на свете не откажусь.
* * *
Дуглас, ожидавший назначенного через пять дней судебного слушания, так и не заговорил. Тем не менее, в деле наметился некоторый прогресс.
На основании сведений, почерпнутых из зашифрованного досье, леди Кингсли отследила в Лондоне банковскую ячейку, в которой хранилась толстая пачка писем, адресованных мистеру Фрэмптону. Все послания были от торговцев бриллиантами, и каждое содержало согласие взглянуть на искусственные алмазы.
— Видите, — взволнованно сказала леди Кингсли на их утренней встрече, — вот как Дуглас заставил их выложить денежки. Наверное, поначалу он не помышлял о шантаже, а только хотел выяснить, действительно ли искусственные алмазы не отличить от природных. А когда с синтезом не вышло, он с другой точки зрения просмотрел полученные ответы. Некоторые из них написаны небрежно и могли быть истолкованы, как желание заниматься поддельными бриллиантами. Тогда наш голубчик, уже с преступным умыслом, обратился к еще нескольким торговцам. Полученные ответы он разделил на две части, и те, кто не был осторожен в подборе слов, стали мишенью для вымогательства.
Однако, по мнению Вира, отсутствовала самая важная часть головоломки: подлинная личность человека, известного под именем Эдмунд Дуглас. Пока Фредди с Анжеликой не упомянули о своем расследовании, маркизу и в голову не пришло потянуть за эту ниточку. Теперь он готов был пнуть себя за то, что проглядел такую очевидную и важную зацепку.
Иногда лучше быть удачливым, чем умным.
Киприани, семидесятипятилетний старик, жил в огромной квартире в Кенсингтоне. Вир ожидал увидеть помещение, заставленное предметами искусства, но хозяин оказался ревностным хранителем собственной коллекции. В гостиной, где принимали посетителей, висело по одной картине Греза и Брейгеля, и больше ничего.
Анжелика описала полотно, виденное ими в гостиной викария в Линдхерст-холле — Вир в свое время и внимания на него не обратил. Сложив пальцы домиком, Киприани внимательно выслушал.
— Припоминаю. Я приобрел его у некоего юноши весной семидесятого.
Двадцать семь лет назад.
— Он был автором? — поинтересовалась Анжелика.
— Утверждал, что это подарок. Но, судя по тому, как молодой человек нервничал, пока я оценивал картину, авторство принадлежало ему. Кроме того, инициалы на холсте совпадали с его собственными.
Вир надеялся, что выражение рассеянности и скуки на лице скрывает его волнение. И еще — что Фредди или Анжелика сами зададут вопрос об имени художника.
— Так как его звали? — спросил брат.
— Джордж Каррутерс.
Джордж Каррутерс. Имя могло быть вымышленным, но все же давало отправную точку…
— А вы больше никогда не встречали ни самого живописца, ни его картин? — задала вопрос Анжелика.
— Не припомню, — покачал головой Киприани. — Жаль, поскольку юноша обладал немалым талантом, и при надлежащем обучении и усердии мог бы достичь успехов в живописи.
Тема Джорджа Каррутерса исчерпалась, и гости заговорили с хозяином о последних течениях в искусстве. Вир заметил, как его спутники то и дело переглядывались, — оставалось только надеяться, что его приход не помешал романтическому свиданию.
Маркиз внутренне улыбнулся. Он всегда искренне желал брату счастья: не только ради Фредерика, но и ради себя самого, чтобы однажды иметь возможность порадоваться за благоденствующего в семейном кругу брата.
При этом предполагалось, что Вир будет наблюдать со стороны, что его собственная жизнь останется лишенной того блаженства, которое он с такой легкостью воображал для Фредди.
Маркизу вспомнилось, как вчера на берегу реки на него смотрела собственная жена: словно он полон возможностей. Словно у них двоих полно возможностей.
Однако решение давно уже принято. Пора ей это понять.
Когда посетители поднялись, прощаясь, Виру вдруг пришел в голову вопрос, которого никто не задал, но ответ на который ему хотелось бы узнать.
Пришлось спросить самому:
— А этот мистер Каррутерс не сказал, зачем он продает картину?
— Сказал, — откликнулся Киприани. — Ему требовались средства для поездки в Южную Африку.
Глава 17
Анжелика растянулась на роскошном ложе, застеленным алым итальянским шелком, — бесстыдно и восхитительно. Какой-то части Фредди до сих пор хотелось опустить глаза. Но большая его часть не только не могла отвести взгляд, но и протянула руку, лаская нежную грудь.
— О-о-о, это было великолепно, — промурлыкала женщина.
Фредди с покрасневшими щеками наклонился, снова целуя ее:
— Это тебе спасибо.
И какое!
— Можно мне кое в чем сознаться? — спросил он.
— Хм-м-м, ты никогда не делал признаний… Любопытно послушать.
Изъявив желание пооткровенничать, Фредерик теперь смущенно откашливался.
— Меня не так уж интересовало происхождение той картины с ангелом.
— Не интересовало? — удивленно раскрыла рот Анжелика.
— Представь, что твой старинный друг просит нарисовать его обнаженным. Ты приветствуешь замысел всей душой, но не знаешь, как согласиться. Разве ты не придумала бы какое-нибудь правдоподобное задание, чтобы будто обменяться услугами?
— Фредди! — Анжелика уселась в постели, прижимая к груди шелковые каскады. — Я и не подозревала, что ты такой коварный!
— Я не коварный, — сконфузился мужчина. — По крайней мере, обычно. Просто не хотелось быть для тебя совсем уж открытой книгой.
— О, ты казался мне накрепко закрытой книгой, — подруга легонько стукнула его по руке. — Я уже отчаялась добиться твоего понимания.
— Могла бы просто сказать о своих желаниях.
— Если бы могла, то призналась бы десять лет назад, — поцеловала Анжелика место удара. — Возможно, и к лучшему, что не сказала: ты в то время смотрел на меня так, будто я абсолютно лишена женских прелестей.
— Неправда. Скорее, я никогда не задумывался о твоих женских прелестях. Я имею в виду, мы с тобой были — и остаемся — лучшими друзьями. Тебе не нужны соблазнительные грудь и бедра, чтобы быть дорогой мне.
— Очень милые слова, хотя мои грудь и бедра могут счесть себя недооцененными.
