Лоретта Чейз - Последний негодник
Герцог уже выжал все из двух коней на пределе их выносливости и опережал соперницу достаточно, чтобы лишить силы духа любого трезвомыслящего человеческого существа.
Однако ж Гренвилл не только не отступила, а мало-помалу приближалась к нему.
Между тем, прямо как из преисподней, надвигалась гроза, а худший участок пути лежал впереди.
В тысячный раз за эти пять дней Вир клял себя на чем свет стоит за то, что вдохновил ее на эту треклятую скачку – или позволил втянуть себя. Он все еще не мог в целом решить, кто кого спровоцировал, хотя бессчетное число раз проигрывал в уме их ссору. Все, что он знал: он на пустом месте потерял терпение и полностью провалил дело. Хотелось бы ему, чтобы в тот момент она кинула в него чем-нибудь или стукнула хорошенько. Тогда бы и ей полегчало, и, может быть, тумаками вбила бы в него малость здравого смысла.
Но слишком поздно предаваться размышлениям. Эти раздумья всего лишь внесли последний свежий вклад в длинный ряд всяческих «если бы да кабы».
Позади за ними остался Окхем-парк, и под зловеще потемневшим небом показались широко раскинувшиеся дома Рипли. Усилился ветер, и Виру хотелось верить, что поэтому он и ощущал такой холод.
Но заблуждался.
К погоде он сроду был невосприимчив. Знойная жара, арктический холод, ливень, дождь со снегом и снежная метель не причиняли ему неудобств. Он их попросту не удостаивал внимания. Болезни его не брали. Не важно, как он издевался над своим телом, неважно, как пренебрегал здоровьем, неважно, какой заразе подв…
Он погнал прочь непрошенные мысли, пока они не зазвучали в полную силу, и сосредоточился на сопернице и простирающейся впереди дороге.
Им предстояло покрыть еще двадцать пять миль по самой предательской местности при обещавшей стать самой наихудшей погоде. Он уже ясно видел перед глазами с полудюжины мест, где драконша могла попасть в беду… а он будет слишком далеко, чтобы спасти ее.
Слишком далеко, как всегда, когда в нем нуждались.
Он въехал во двор постоялого двора «Талбот» и несколько минут спустя выехал снова со свежей запряженной лошадью, и все время в голове у него похоронным звоном звучал рефрен.
Слишком далеко. Слишком поздно.
Он щелкнул кнутом над лошадиной головой, и животное рвануло и помчалось, грохоча копытами, по широкой деревенской улице.
Не такой ли дорогой не так уж давно ехал он по сельской сторонке и деревенскими улицами…
Впрочем, не думал бы ты сейчас о том, о весне, что заставила тебя ненавидеть с тех пор весеннюю пору и проводить это цветущее время мертвецки пьяным.
Они пролетели мимо Кландон-парк и въехали на протянувшийся участок Меро Коммон – почти пустынный с их стороны, и Вир продолжал гнать сильнее прежнего и молиться, чтобы его соперница пришла в чувства. Не могла же она надеяться на победу. Он слишком опережал ее. Должна же она отступиться.
Трент снова обернулся назад.
– Она еще там? – спросил Вир, страшась ответа.
– Нагоняет нас.
Они ворвались в Гилфорд, громыхая по булыжной мостовой и замедляя ход на подъемах.
Кабриолет подобрался еще ближе.
Проехали Ривер Уей, и, преодолевая крутой подъем на Сент-Кэтрин, лошади замедлили ход и порядком выдохлись, чтобы прибавить шагу, когда дошла очередь пересечь Пис Марш Коммон.
И все это время кабриолет неотступно приближался, и Вир почти ощущал, как ее лошадь дышит ему в спину.
Но в большей степени он осознавал бешеный ветер, мрачные небеса, тревожащий грохот в отдалении. Вир думал об отвратительной предстоящей впереди дороге: двадцать миль крутых склонов и предательских спусков, готовых вызвать крушение. Он шестым чувством почуял, как шторм обрушивается на них… испуганные лошади, визги, переворачивающийся в придорожную канаву экипаж… и кабриолет разносит в щепки.
Он пытался убедить себя, что она сдастся, но с каждой пролетающей милей росли его сомнения.
Он когда-либо видел, чтобы она отступала?
Спасая мисс Прайс на Винегар-Ярде… дубася Креншоу перед «Крокфордз»… высмеивая Вира в лицо в «Голубой Сове»… переодеваясь мужчиной, чтобы попасть в «Джерримерз»… взбираясь по стене дома Хелен Мартин… прогуливаясь полуголой по Ковент-Гарден… разыгрывая из себя воровку на Фрэнсис-стрит… Гренвилл вступала в игру ради чего угодно, не боясь ничего. А что до гордости, то Вир мог вспомнить лишь одну личность, которая могла сравниться с ней по части ее чистейшей воды высокомерной заносчивости. Лорда Вельзевула собственной персоной.
При этой мысли он стал осознавать нечто, поманившее его в дальние уголки памяти – след образа, воспоминание. Такое возникало и прежде неоднократно, и на сей раз тоже исчезло, как и в предыдущих случаях, как это бывает иногда, когда слово или фраза вертятся на языке, но никак не даются в руки. Он позволил ускользнуть этому нечто, поскольку воспоминания, прошлое не были так важны, как происходящее в настоящий момент.
В данное время он не мог больше убеждать себя, что эта женщина уступит, случись хоть сорокадневный потоп или апокалипсис. Не в ее натуре было отступать, как и в его тоже. Разница лишь в одном: случись с ним что-нибудь, оно не имело никакого значения.
К тому времени, когда Божьим промыслом он подъехал к постоялому двору, Вир принял решение.
Кабриолет следовал за ним по пятам.
Тучи брызнули холодными каплями, и угрожающие раскаты стали громче.
– Нам не опередить грозу, Гренвилл, – обратился он к ней, перекрывая шум конюшего двора. – Давайте объявим остановку – и никакого проигрыша. Мы так близки к ничьей, что разницы уже никакой.
– Слава Богу, – пробормотал рядом Берти. Он вытащил платок и промокнул лоб.
Гренвилл лишь уставилась на Вира в той хладнокровной и непреклонной манере, которую он находил невыносимо подстрекательской. Даже сейчас, когда он опасным образом пребывал на грани паники, его так и подмывало схватить ее и потрясти.
– Сдали нервы, а? – парировала она холодным и ровным, как этот досадный взгляд, тоном.
– Я не позволю вам убить себя из-за моей ставки, – заявил он. Конюх вывел ее коня. Это был огромный черный мерин с бешеным взглядом.
– Уведите этого зверя обратно, – заорал Эйнсвуд на конюха. – Любому идиоту ясно, что он с норовом.
– Запрягайте, – приказала Гренвилл.
– Гренвилл…
– Присматривайте лучше за своим животным, Эйнсвуд, – отрубила она. – Увидимся в Липхуке.
– Ничья, я же сказал, будьте вы прокляты! Никакого проигрыша не будет. Вы что, глухая, женщина?
Она лишь пронзила его еще одним убийственным, как у Медузы Горгоны, взглядом и повернулась, чтобы поднять откидной верх кабриолета.
