Адель Эшуорт - Герцог-обольститель
Набрав побольше воздуха, Сэмсон нарушил тишину:
– Месье Маркотт, примите мои искренние извинения за неприятные события сегодняшнего вечера. Однако факт остается фактом – я не мог допустить, чтобы мой брат обманул еще одну леди, как он обманул мою жену.
Оливия опять попыталась вырваться, но безуспешно.
– Особенно такую прелестную и наивную, как ваша внучка.
Брижитт шмыгнула носом и слабо улыбнулась. Маркотт внимательно посмотрел на Сэмсона и сказал:
– Ваша светлость, я всегда рад видеть вас в моем доме, – Сэмсон этого не ожидал и при этом удивился, почему старик до сих пор не выразил своего отношения к Эдмунду.
– А теперь, – продолжил Маркотт, одернув полы сюртука, – я, кажется, должен принять решение.
Он шагнул в сторону Эдмунда. Тот явно оробел и выглядел жалким в своем дорогом наряде, оплаченном скорее всего деньгами Оливии.
– Вы спали с моей внучкой? – без обиняков спросил Маркотт.
Оливия затаила дыхание. Брижитт вскочила, белая как мел. К чести Эдмунда, он смутился и покраснел.
– Простите? – вырвалось у него. И хотя он был почти на голову выше француза, он съежился под его взглядом.
– Вы спали с моей внучкой? – очень медленно и с расстановкой повторил тот.
Брижитт поспешила Эдмунду на выручку и, схватив его за руку, сказала:
– Дедушка, твой вопрос неуместен.
– Не вмешивайся, детка, – шепотом предупредил он и снова посмотрел на Эдмунда. – Отвечайте!
– Я люблю ее, – почти прорычал Эдмунд.
– Это означает «да»? – Эдмунд не отвел взгляда.
– Да.
Услышав ответ, Маркотт размахнулся и ударил Эдмунда кулаком в челюсть.
– Дедушка! – взвизгнула Брижитт, увидев, как Эдмунд, ударившись плечом о край камина, рухнул на пол.
Сэмсон опешил. Восьмидесятилетний старик только что сбил с ног его брата! Сколько лет он мечтал сделать то же самое!
Маркотт потер кулак, потом пошевелил пальцами, глядя, как Брижитт пытается приподнять Эдмунда за плечи.
– Что ж. – Маркотт поправил галстук. – Это мы уладили, а теперь я скажу вот что. Вы прожженный негодяй, Эдмунд, но я надеюсь, что вы любите мою внучку, а она любит вас. Вы женитесь на ней по закону, а я буду свидетелем этого события. Вы подарите мне правнуков и будете жить в моем поместье до тех пор, пока я не разрешу вам покинуть его. Вы не будете вести праздную жизнь, а будете работать на Дом Гованс так, как я прикажу. Вы никому не расскажете о своем постыдном прошлом, иначе, если я узнаю, что вы причинили боль моей внучке так, как Оливии, я прикажу вас арестовать и потрачу все свое огромное состояние – до последнего сантима – на то, чтобы убедиться, что вы сгниете в тюрьме. Или сам вас убью, – добавил он.
Он отступил, видимо, не ожидая от Эдмунда ответа.
– А теперь, Брижитт, дорогая, перестань плакать и вытри лицо, – приказал он, и его голос становился все громче. – А потом ты и этот идиот, за которого ты собираешься выйти замуж, войдете рука об руку в зал и предстанете перед гостями, которые пришли на вечер, стоивший мне, между прочим, немалых денег, счастливой и любящей парой.
Сэмсон получил огромное удовольствие, увидев, как передернулось лицо Эдмунда.
Пытаясь выглядеть не слишком униженным и потирая ушибленное плечо, Эдмунд встал поддерживаемый Брижитт.
Сэмсон оставался на месте, все еще не отпуская Оливию. Он взял ее за руку, и его сердце сжалось: рука была вялая и холодная. Им надо поскорее уйти отсюда и поговорить наедине, подумал он. Она должна его простить.
– Я уверен, что вам все понравилось не меньше моего, – обратился к ним Маркотт. Его глаза сияли.
– Вы были великолепны, – признался Сэмсон с улыбкой. – Видеть, как вы это сделали, было большим удовольствием.
Маркотт кивнул, но когда посмотрел на Оливию, перестал улыбаться. Сэмсону не видно было ее лица, потому что она все это время стояла к нему спиной, а старика, видимо, поразило выражение печали в ее глазах.
– Моя дорогая Оливия, – сказал он, нежно поцеловав ее в обе щеки, – благодарю тебя.
– Дедушка, – только и сумела она прошептать.
– Я буду более чем рад, если вы останетесь, но, кажется, у вас есть о чем поговорить наедине. Ваша светлость, я люблю вашу жену, как я любил ее мать, как люблю всю свою семью. Я одобряю ваш выбор.
– Благодарю, – кивнул Сэмсон.
Маркотт направился к двери, но, прежде чем выйти, обернулся, чтобы посмотреть на Брижитт и Эдмунда.
– Марш в зал! И, Эдмунд, если кто-нибудь скажет что-либо по поводу вашей щеки, ответьте, что вас ударил ваш брат. Все этому наверняка поверят.
Сказав это, старик вышел и закрыл за собой дверь.
После его ухода все долго молчали. Сэмсон все еще держал Оливию и не чаял остаться с ней наедине.
– Как вы... похожи, – сказала Брижитт, глядя на братьев, стоявших друг против друга.
– Хватит, Брижитт, – раздраженно бросил Эдмунд.
– Поздравляю, – сказал Сэмсон, но от его голоса повеяло холодом.
– Уходи, Сэмсон, – ухмыльнулся Эдмунд.
– Уйду, не беспокойся. Но Боже упаси тебя появиться в Англии, разве что затем, чтобы извиниться перед моей женой.
Эдмунд фыркнул и потер подбородок.
– Так ты и вправду на ней женился? – спросил он, глядя на Оливию.
Глаза Сэмсона потемнели.
– Поосторожнее, Эдмунд, не то получишь еще. Теперь уже от меня. Ты достаточно натворил бед за свою жизнь.
– Замолчите оба, – вмешалась Брижитт. Сэмсон посмотрел на нее и сумел улыбнуться.
– Мадемуазель Маркотт, примите деньги, которые Эдмунд украл у Дома Ниван, в качестве свадебного подарка. Я верну средства Оливии из собственных фондов.
Брижитт заморгала, а потом посмотрела на Эдмунда.
– Не могу поверить, Эдмунд, что ты мог так поступить. Это просто отвратительно.
– Мы обсудим это потом, – проворчал Эдмунд, не спуская глаз с брата.
– До следующей встречи, Эдмунд, – небрежно бросил Сэмсон, но его голова уже была занята предстоящим разговором с Оливией.
– До следующей встречи, братец, – саркастически ответил Эдмунд.
Сэмсон посмотрел на Брижитт.
– Мадемуазель, я вам искренне сочувствую. – Взяв за руку Оливию, он вывел ее из комнаты, и оба они спустились вниз к своему экипажу.
Глава 22
Оливия молчала. Она не проронила ни слова с того момента, когда храбро защитила его перед Клодетт, солгав, чтобы избавить его от осмеяния. Чтобы защитить их обоих.
Теперь она сидела напротив него в полутемном экипаже, и при свете луны были видны слезы, катившиеся по ее лицу. Откинувшись на спинку сиденья, она молча смотрела в окно.
Видеть ее такой было невыносимо тяжело. Он понимал, как глубоко ранил ее тем, что она узнала о его постыдном прошлом от кого-то другого, а не от него самого. Но теперь, когда она была так подавлена, он не знал, как подступиться к ней, как обо всем рассказать.
