Джо Беверли - Нежный защитник
Можно ли сказать то же о Фицроджере? Что ему нужно от нее? Безусловно, прежде всего ему нужны сыновья — если только она не наберется духу объявить во всеуслышание, что их брак не состоялся.
Наверняка он тоже будет с ней добр и наградит ее, если она выполнит его волю, и накажет, если она не покорится.
И она смирилась с этим. Такова жизнь.
Она вспомнила, из-за чего началась их последняя ссора. Он решил, что Имоджин ничего не умеет делать. Она убедит его в обратном.
Она действительно была неплохо подготовлена, но ей никогда не позволяли самой зашивать глубокие раны или выхаживать заразных больных. Возможно, отец оказал ей этим медвежью услугу, хотя старался сделать как лучше.
Она знала наверняка, что захочет сама выхаживать Фицроджера, если его доставят домой израненного. Вот только хватит ли ей умения и опыта?
Кстати, а где сейчас находятся те, кто был ранен во время штурма Кэррисфорда? Скорее всего их отправили в монастырь Гримстед. Среди них должен быть и Берт, пострадавший из-за ее упрямства. Завтра же она отправится в лазарет при монастыре и начнет учиться!
Подали ужин, и присутствующие, накинувшись на еду, начали возбужденно обсуждать сегодняшнюю охоту. Удалось загнать и убить двух молодых оленей, а также много мелкой дичи. Пока музыканты негромко выводили какую-то медленную мелодию, король и его придворные с упоением вспоминали прелести погони, мастерство охотников, отвагу ловчих соколов и поразительное чутье гончих.
Неожиданно Фицроджер резко встал со своего места, и Имоджин подняла на него испуганный взгляд. Поначалу ей показалось, что сейчас он отведет ее в спальню, чтобы овладеть ею, но он направился к музыкантам. Позаимствовав у одного из них арфу, Фицроджер устроился на табурете посреди зала.
Разговоры затихли: все ждали, что будет дальше.
Он сидел как ни в чем не бывало, не спеша пробуя инструмент. А затем обвел зал веселым взглядом.
— Милорды, вы наверняка ждете от меня старых куплетов, но сегодня я буду петь для своей жены!
Он не был наделен сильным голосом, но обладал на удивление хорошим слухом. Еще более удивительным оказалось то, что песня была как будто специально сложена в ее честь.
Красой бесподобной славна моя леди,
Ей розы кивают, ей птицы поют.
Вспоенная сладкой медвяной росой,
Весь Запад собой озаряет она.
Легка ее поступь, светлы ее очи,
А голос божественной флейты нежней.
Пусть будет она безмятежной и кроткой —
Сокровище Запада, дивный цветок!
Песня пришлась мужчинам по вкусу, несмотря на некоторую сентиментальность. Имоджин не могла прийти в себя от изумления: она и не подозревала за Фицроджером подобных талантов! А может, он просто заплатил какому-нибудь менестрелю, чтобы тот сложил в ее честь эти строки? Тем не менее последняя строчка заставила ее насторожиться.
Сокровище. Всегда только сокровище!
Он встал и поклонился.
Она улыбнулась и, поднявшись со своего места, забрала у Фицроджера арфу.
— Ты будешь петь? — спросил он, скрывая тревогу.
— Я буду петь для вас, милорд! — тихо сказала она.
Он с неохотой отдал ей инструмент, но, прежде чем вернуться за стол, поцеловал ей руку, чем очень ее смутил.
Имоджин села и постаралась собраться с мыслями. Они с отцом любили посидеть в компании настоящих музыкантов, развлекаясь импровизациями. Иногда у них получались довольно неплохие стихи. Особенно удачными они выходили у Имоджин.
Она взяла на пробу один аккорд и объявила на весь зал:
— Я буду петь для моего супруга.
Сокровище, доблестно освобожденное, —
Я снова вернулась в родное гнездо.
Я снова с моими людьми, как и прежде,
Чтоб быть им хозяйкой, чтоб их защитить.
Ты смел и отважен, о Тайрон Фицроджер!
Ты честен и слово умеешь держать.
Я буду с тобой покорной и кроткой —
Сокровище Запада стало твоим!
Она могла поклясться, что в его глазах промелькнула искренняя радость, когда он услышал последние строчки.
— Очень мило! — похвалил ее Генрих. — И голос у вас чудесный. Не стесняйтесь, леди Имоджин, спойте нам еще что-нибудь, по собственному выбору! Мы с удовольствием вас послушаем!
Имоджин спела балладу о рыцарях Карла Великого. Это был скорее образец изящной поэзии, нежели застольная песня. Она повествовала о приключениях двенадцати рыцарей великого короля, пришедших на выручку прекрасной принцессе Анжелике. Имоджин сама не могла бы сказать, почему ей вспомнилась именно эта баллада. И она украдкой взглянула на своего рыцаря, погруженного в мрачные мысли.
Почему у него такой угрюмый вид? Все остальные наслаждались ее пением, и ее муж мог хотя бы из вежливости сделать вид, что ему тоже нравится эта баллада.
Она вернулась на свое место рядом с ним.
— Ты прекрасно поешь, — произнес он. — Наверняка тебя этому долго учили…
Она не успела ответить, потому что внезапно в тишине летнего вечера раздалось пронзительное пение рожка часового. Фицроджер переглянулся с Реналдом, и тот выбежал из зала.
Француз вскоре вернулся, пошептался с Фицроджером, и тот объявил:
— Сир, это граф Ланкастер. Вы не возражаете, если мы примем его в этом замке?
— Отвергнутый жених? — ехидно ухмыльнулся король. — Мы непременно его примем!
Последовали обычные в таких случаях распоряжения, но Имоджин почувствовала, как накаляется атмосфера в зале. Присутствующие здесь мужчины не боялись незваного гостя, но каждый проверил оружие, как будто готовясь к сражению. Почему бы это? Конечно, Ланкастера вряд ли обрадует эта свадьба, но ведь что сделано, то сделано.
И тут она обмерла от ужасной мысли: нет, не сделано!
Она притворилась, что чистит яблоко, пока Фицроджер через ее голову шептался с королем. Граф был слишком влиятелен, чтобы взять и отправить его домой несолоно хлебавши, поскольку Ланкастер мог в любой момент переметнуться на сторону врагов Красавчика Генриха. Уже давно до короля дошли слухи, что Ланкастер поддерживает связь с Беллемом.
И теперь Имоджин наконец поняла, почему король так обрадовался, узнав, что она выходит замуж за Фицроджера, и торопил их со свадьбой.
Он не доверял Ланкастеру!
Скорее всего графу уже известно, что она стала женой Фицроджера, и тем не менее он все же явился в Кэррисфорд, чтобы самому в этом убедиться. Для короля и ее мужа это не было неожиданностью: они были уверены, что Ланкастер приедет.
— Хорошо, что все уже закончилось, — заметил Генрих, подтверждая ее догадки. — Где там простыня с брачного ложа? Нам не помешало бы помахать ею у него перед носом.
