Лора Бекитт - Дикая слива
Когда она вновь вошла, Киан все еще смотрел на спящего сына, озаренное лунным светом личико которого казалось фарфоровым. Потом он позволил кормилице унести мальчика.
Несмотря на осеннюю пору, жара не спадала даже ночью, потому на Киане был только шелковый халат, надетый на голое тело. Тао это заметила.
Девушка с поклоном поставила черный лаковый поднос с чашками на край столика и не спешила уходить. Похоже, мысли Киана были далеко, и он едва ли ощущал ее присутствие.
— Налить вам чаю, господин?
Киан кивнул. Он уселся на пустое ложе, которое обычно делил с Мэй. Стены и углы спальни, скрадываемые мягкими висячими драпировками, тонули во мраке, лишь середина освещалась рассеянным пламенем матового фонаря.
Умоляя высшие силы о том, чтобы ее не покинула решимость, Тао опустилась на колени, расстегнула платье, взяла руку Киана, благоговейно поцеловала ее, потом положила на свою обнаженную грудь.
— Позвольте, господин, доставить вам радость!
Киан хотел оттолкнуть девушку, но она распахнула полы его халата и приникла к нему со страстным желанием.
— Что с тобой?! — воскликнул он. — Оставь меня!
— Много ночей я страдаю по вам! Умоляю, возьмите меня, почувствуйте силу моей любви!
Ему наконец удалось оторвать ее от себя и отшвырнуть прочь.
— Как ты посмела?! Ты жена Юна и сестра Мэй! Завтра же прикажу выставить тебя за ворота!
Скорчившись в углу, Тао залилась слезами.
— He знаю, что нашло на меня, господин! Прошу, не говорите Юну и Мэй!
Взяв чайник, Киан налил напиток в чашку и протянул ей.
— Пей. Ты с самого начала казалась мне неискренней.
Тао взяла сосуд в руки и поднесла ко рту, но не сделала ни глотка. Поверх ободка чашки она пристально наблюдала за тем, как Киан пьет чай, а потом — как его веки тяжелеют, смыкаются и он бессильно и безвольно падает на постель.
Девушка улыбнулась. Не тому, кто полжизни провел во лжи, говорить об искренности!
Тао стянула с Киана халат и штаны. У него было красивое тело, тело, на котором ей придется оставить еще одну метку — печать своего обладания.
Когда она впилась зубами ему в плечо, он застонал, но не проснулся. Тогда она принялась полосовать его спину своими острыми ногтями, а после, сняв платье, несколько раз укусила себя за руки повыше локтей, расцарапала бедра и грудь.
Покончив с этим, улеглась рядом с Кианом, обняв его и прижавшись к нему всем телом.
Пробудившись на рассвете, Тао открыла глаза, чтобы удостовериться, что Киан еще спит, а услыхав легкие шаги, быстро смежила веки.
Мэй вошла в комнату. Она успела взять Айсина у второй кормилицы, и сейчас он сидел у нее на руках улыбающийся и довольный.
Тао поднялась навстречу. Под ее глазами чернели круги, но взгляд был красноречивее всяких слов. Торжество и насмешка, глубокое удовлетворение и презрительная наглость. На ее руках виднелись кровоподтеки, грудь избороздили глубокие царапины. Обнаженный Киан спал рядом; его тело было покрыто следами, которые оставила страстная ночь.
Мэй молча попятилась, а потом бросилась бежать. Она ни о чем не думала, внутри было темно и пусто. Она знала только, что должна очутиться как можно дальше от этого места.
Айсин захныкал, но Мэй не обратила на это внимания, лишь крепче прижала его к себе. Хорошо, что она примерно знала, куда ведет большинство дверей, успела изучить извилистые крытые переходы дворца, лабиринты тропинок в саду.
Она бежала вниз по крутым ступеням. На растущих вдоль спуска деревьях трепетала утренняя роса, а на ресницах Мэй дрожали слезы. Что-то в ней сгорело навсегда, и она знала, что никогда не станет прежней.
Тао не раз намекала, что Кун излишне внимателен к ней, пророчила, что Мэй не останется единственной женщиной в его жизни. Однако Мэй так любила сестру, что легко прощала ей эту нелепую, жалящую сердце болтовню. Теперь ей пришлось узнать, что это были не просто слова. Тао оказалась злым духом, способным к тысячам преображений, а Кун… Кун был обыкновенным мужчиной.
Кто может быть счастлив в этом изменчивом, раздираемом противоречиями мире? Залогов истинной любви не существует. Жизнь пуста и суетна, а женщина в ней — последнее существо, чувства которого заслуживают уважения. Мужчина палач, женщина — жертва, терзаемая ревностью, обманутая и преданная. Ее могут отвергнуть, прогнать, даже продать.
Возле ворот дежурила стража, но Мэй сказала, что обронила за воротами ценное украшение, и ей позволили выйти.
Солнце, висящее в просвете между двумя горными вершинами, светило прямо в глаза. Мэй сочла это за знак и побежала по дороге, моля богов послать навстречу какую-нибудь повозку.
Ей удалось добраться до Кантона на крестьянской арбе, и она направилась туда, где ее едва ли ждали: в дом своей тетки Ши.
У Мэй были кое-какие украшения, но не было денег, она ушла в чем была. Она нуждалась пусть в кратковременном приюте и небольшой передышке.
Мэй не знала, жива ли тетка, сохранился ли ее дом после того, как в Кантоне разгулялась стихия.
Дом стоял на месте, и тетка, почти не изменившаяся, встретила ее на пороге, привычно уперев руки в бока.
Ши оглядела племянницу с головы до ног. От нее не укрылись ни остроносые, пусть покрытые дорожной пылью, зато расшитые жемчугом башмачки, ни драгоценные шпильки в слегка растрепавшихся волосах.
— Пришла? Твое появление напоминает мне возвращение моей сестры Ин-эр. Тебя тоже прогнали?
— Нет, я ушла сама.
— Что это за ребенок?
— Мой сын.
— Что тебе нужно?
— Я бы хотела поговорить с Лин-Лин, если та еще служит в этом доме.
Поджав губы, Ши отступила на шаг.
— Входи.
Она позволила Мэй пройти в кухню, где та угодила в объятия Лин-Лин.
Айсин раскапризничался, но вскоре затих. Он устал от солнца, тряски в арбе, мелькания чужих лиц. Когда он заснул, мать осторожно положила его на скамью и с облегчением распрямила затекшие руки.
— Ты утомилась? — заботливо поинтересовалась Лин-Лин, прежде чем расспрашивать о том, как и почему Мэй вновь оказалась здесь.
— Да. Позволь мне выпить молока.
Жадно осушив чашку, Мэй рассказала кухарке, что привело ее в дом тетки.
— Неужели ты жила во дворце? — недоверчиво промолвила Лин-Лин.
— Да. Его великолепие таково, что даже звезды бледнеют от зависти. Но живущие там люди черствы и жестоки.
— Что ты намерена делать?
— Не знаю. Мне нужно спрятаться, только где?
— Дела твоей тетки плохи. Цзин умер, и ей больше не на что содержать этот дом. Наверное, она продаст его и переедет к кому-то из детей.
