Кэти Хикман - Алмаз
Молодого аристократа вывели из зала, куртизанку — вслед за ним. Полу было все равно. Какие-то люди что-то шептали заговорщицким тоном, но Пиндар не мог разобрать слов, будто забыл язык.
Зуан Меммо принес розовую бархатную сумочку.
— Он твой, англичанин.
Пол смутно понимал, что тот хочет отдать ему алмаз, но не смог даже протянуть руку за выигрышем.
— Англичанин! — Хозяин сам вложил сокровище в руки победителя. — Голубой Султан теперь твой.
Купец сжал камень в руках, ожидая волнения, радости — хоть чего-нибудь. Ощутил на плече чью-то руку. Обернулся. Амброз.
Торговец недоуменно заморгал. А этот что здесь делает? Вино вдруг ударило в голову, обожгло изнутри, словно чистый спирт.
— Мои поздравления, Пиндар.
— Благодарю.
— Похоже, камень продолжает свой путь.
— Да.
Мужчины внимательно смотрели друг на друга. Даже в таком состоянии Пол почувствовал: Джонс что-то замышляет.
— Я сыграю с тобой на него.
У купца отвисла челюсть.
— Что?
— Я сказал, что сыграю с тобой на него.
— Боже правый, о чем ты? — рассмеялся Пиндар.
— Ты что, плохо слышишь?! — отчеканил коллекционер.
— Да слышал я все! — Купец смахнул с глаз слезы смеха. Голова кружилась так сильно, что Пол боялся потерять сознание. — Ты же не серьезно? — спросил он, взяв себя в руки.
Взглянул Амброзу в глаза и понял, что ошибается.
— За тобой должок.
— Какой еще должок?
— Тот мужчина, не будем называть имя… — Джонс с трудом подбирал слова. — Твой подручный… нанес мне такой ущерб… что ты даже не представляешь, сколь велик этот долг.
Пол так ничего и не понял.
Снова тревожный звон. Только бы не упасть в обморок. В зале вдруг воцарилась тишина.
— Но Голубой Султан бесценен… — тихо заговорил купец. — Это настоящее сокровище.
— У меня тоже есть кое-что бесценное. — Амброз достал из кармана листок пергамента.
— Эта бумажка?
— Сведения, сударь, — мой хлеб. А это письмо для вас дороже любой драгоценности.
— Что же, по-твоему, стоит дороже Голубого Султана?
— Стихотворение Селии Лампри. Похоже, оно адресовано тебе, — вздохнул коллекционер. — Написано ее собственной нежной ручкой. Прямо из гарема Великого Турка в Константинополе. Так трогательно…
Он показал листок Полу. Маленькие воздушные буквы, почерк Селии. Торговец узнал бы его из тысячи.
— «Моему любимому. Прощальное слово», — прочитал Амброз.
Театральная пауза.
— Пиндар, ты что-то побледнел. Заверяю, здесь все, что ты хотел знать, все, что мучило тебя долгие годы, — улыбнулся Джонс. — Какая ирония судьбы… Вот оно, желание твоего сердца.
Купец открыл рот, но не смог вымолвить ни слова.
— Откуда мне знать, — сказал он, когда взял себя в руки, — что ты говоришь правду?
Пол понимал, что нужно выиграть время, разгадать тактику противника, но тело отяжелело, разум потерял подвижность.
— Похоже, здесь и вправду была дама из гарема.
— Я тебе не верю.
— Клянусь Господом Богом. — Выцветшие глаза Амброза, казалось, буравят Пиндара насквозь. — Давай бросим монету. Кто бы ни выиграл, стихотворение я отдам. По-моему, это более чем великодушно.
— А если я откажусь?
Джонс поднес листок к горящей свече. Уголок бумаги затлел.
— Даже не смей сомневаться.
— Прекрати немедленно! Не так близко, прошу!
Пиндара пробил холодный пот, сердце, казалось, вот-вот проломит ребра. Что же делать?
— Камень продолжает свой путь, Амброз. Теперь он мой. Ты проиграешь. Алмаз выбрал меня.
— Тогда тебе нечего бояться, — мягким, как шелк, голосом отозвался старый интриган. — Давай же, Пиндар, — прошептал он, — тебя ждет победа.
Пол не ответил. Амброз достал из кармана серебряный дукат.
— Орел — алмаз мой, — заявил он деловым тоном, — решка — твой.
Торговец кивнул.
— Кавалер Меммо, — продолжал охотник за редкостями. — Беру вас в свидетели. Вы все — свидетели, — оглядел он присутствующих. — Это честное состязание. И пусть никто не посмеет утверждать обратное.
Приглушенный гул голосов наполнил зал:
— Давай, англичанин!
— Браво!
Меммо взял монету. Знаком показал Амброзу, чтобы тот отдал документ.
— Синьор Пиндар, вы уверены? — сказал он с сожалением. — Вы, конечно, игрок… но рисковать алмазом ради клочка бумаги…
— Вы не понимаете, о чем идет речь. Бросайте.
— Что ж, если вам так будет угодно.
Долгим, мягким движением он подбросил серебряный дукат вверх, и монета завертелась в воздухе.
ГЛАВА 36
Пол вышел из ридотто Зуана Меммо. Оказалось, ночью шел дождь, и на улице стало прохладно. Он стоял на ступеньках винной лавки, щурясь от утреннего солнца. Сколько времени утекло с тех пор, как он на этом самом месте разговаривал с Керью и Франческо? Неделя, месяц, жизнь? Пиндар потерял счет дням. После затхлости темного палаццо воздух казался сладким. Моросил почти невидимый дождик — «слезы ангелов», как говорят венецианцы. Город застилала легкая дымка, золотистые лучи восходящего солнца, которые купец представлял, сидя за игорным столом, казались почти белыми.
Влюбленный сжимал в руке вожделенное письмо, которое Зуан отдал после того, как Амброз забрал Голубой Султан.
Пол сел на ступеньки, осторожно прикрывая листок от дождя дрожащими руками. Видимо, алмаз и вправду волшебный и чары помогают не только его владельцу. Слова на этом листке вернут Селию в мир живых, а ему наконец-то расскажут о прошлом, освободив от тяжкого бремени.
Но Полу не хватало смелости прочитать письмо. Он не мог даже пошевелиться. Вдруг Джонс солгал? При одной мысли об этом по спине пробежал холодок. Да, показалось, что это почерк Селии, но ведь он мог и ошибиться! А вдруг письмо написано кем-то другим? Или это вообще жестокий розыгрыш алчного коллекционера?
Был только один способ развеять сомнения. Пиндар поднес к лицу аккуратно сложенную в три раза записку, вдохнул сладкий аромат дальних стран и времен и медленно развернул листок.
Аккуратный мелкий почерк. Будто рука едва касалась бумаги. Пришлось поднести к глазам, чтобы разобрать написанное. Нет, это не шутка! Заговорил голос из царства мертвых.
МОЕМУ ВОЗЛЮБЛЕННОМУ ПРОЩАЛЬНОЕ СЛОВО
Когда сыскали наконец мои глаза тебя,
Ты отделен был от моей невольничьей судьбы
Железа ржавой дверью.
К тому же знала я, что больше мне тебя не видеть.
Как сердце бедное мое не разорвалось!
Как слезы горькие не выжгли грудь мою!
Сейчас воображаю я, что рядом мы с тобою.
Всей болью одиночества мечтаю рядом лечь,
Чтоб рассказать о милости жестокой ко мне жизни,
Смягчившей напоследок свой смертный приговор.
Пусть сердце бедное мое тут догорит,
Любовь моя останется с тобой!
Но в самый мрачный час ночей,
Когда луны самой не сыщет око
И с минаретов каменных громад
Полночный крик язычника несется,
Сон не смыкает мне очей и
Правды слышу я печальный голос:
«Тобою он утерян навсегда».
Любовь моя! Молю, не забывай меня,
Когда глазам твоим день Англии родной
Отдаст свой милый розовый рассвет
И тем садам, в которых нам когда-то
Весь мир и вечность вся
Принадлежали. Тебе и мне.
Не забывай о той, которой и волна глубокого Босфора
Твердила имя все твое. Как ей его шептали
И листья древа незнакомого беззвучно.
Не забывай о той, что даже в свой последний день
Любила так же.
Хоть долгим горем убито бедное сердце.
Получается, Селия знала, что он был в Константинополе! Получила или сахарный кораблик Керью, или компендиум. И… кто-то заставил ее поверить, что они еще встретятся. Девушка ждала — а он не пришел. Неужели узница решила, что возлюбленный забыл ее? Боже правый! Лучше бы никогда не видеть проклятого стихотворения! Оно лишь усилило муки.
