Жаклин Брискин - Все и немного больше
Она кивнула, с удивлением впервые осознав правоту его слов.
— Но существуют и твои родители.
— Эти! — презрительно сказала она.
— От этого не отмахнуться… Я ведь голодранец, который ест с ножа… Сыновья работяг со сталелитейного завода не женятся на дочерях Койна.
— Джерри… — Она понизила голос до шепота. — Ты… отталкиваешь меня?
Он покачал головой.
— Нет. Я легкий на подъем парень, увлеченный работой. Я никогда не стремился к чему-то постоянному. Но ты не такая, как другие… Я ведь сказал — мы созданы друг для друга. Я имею в виду не только постель. Я хочу, чтобы мы были вместе всю жизнь.
— Тогда пусть тебя не волнуют мои родители. Я сама решу этот вопрос.
— Я их пока не видел, но попомни мое слово: когда дело доходит до женитьбы, все богатые выродки действуют по своим законам, которые могут посрамить само гестапо. Они скорее готовы увидеть меня в аду, нежели тебя моей женой.
— Ты так говоришь, будто уже имел дело с какой-нибудь другой богатой наследницей.
— Имел, — коротко сказал он.
— Что касается моих родителей, то тут несколько иное дело. Я имею некоторое влияние на них. Кое-что их может напугать.
Говоря это, она испытала острую ностальгию по тем временам, когда шорохи в ее комнате пробуждали лишь мысли о духах и привидениях из детских книжек. Съежившись на некрашеной табуретке, Алфея расплакалась.
Она никогда не плакала в присутствии Джерри, и эти всхлипывания с приступом икоты сблизили их еще больше, чем секс. Он прижал ее мокрое от слез лицо к своей израненной груди и стал молча гладить ей волосы.
Когда Алфея успокоилась, он сжал ее лицо в ладонях.
— Я люблю тебя, — сказал он.
Несколькими минутами позже они погрузили вещевой мешок, холсты и большой, еще влажный портрет на заднее сиденье фургона. Она отвезла Джерри в Сотелль — старую часть Лос-Анджелеса — дремотное местечко, большая часть которого состояла из обветшавших домишек. Приятель Джерри жил в старой, облупившейся хибаре. Зато стены и крыша были увиты алжирским плющом.
Алфея вернулась в институт к последнему часу занятий. Лицо ее было надменным и холодным, когда она наносила на холст контуры модели.
На следующий день было очень жарко, и лишь к пяти часам стало чуть прохладнее. Алфея и Джерри находились в оранжерее. Джерри, без рубашки, сосредоточенно и быстро наносил краску в углу огромного холста, Алфея стоя позировала. Она услышала звук приближающейся со стороны ворот машины, которая остановилась у главного входа.
— Странно, — сказала она. — Парадным входом пользуются только мои родители.
Джерри нахмурился — он не признавал болтовни во время работы.
— Я беру перерыв, — сказала Алфея и, стуча сандалиями на высоких каблуках, направилась к вышке для прыжков в воду. Отсюда были видны дом и передний двор. Приставив ладонь к глазам, она взглянула вдаль.
Слуга придерживал открытую дверцу лимузина, возле которого стояла мать, а отец с портфелем в руках выходил из него.
Алфея в тревоге сцепила руки на лифе белого батистового платья, в котором позировала для портрета. Зачем они приехали? Они не сообщали ей о своем возможном приезде. Или, может, этот перепуганный беженец позвонил им? Об их появлении ей ничего не говорили и слуги.
Джерри, не подозревающий о катастрофе, продолжал работать.
— Ты знаешь, Джерри, — сказала она нарочито громким и бодрым голосом, — сюрприз из сюрпризов.
Он обернулся, прищурился.
— Что такое?
— В «Бельведер» вернулась делегация Организации Объединенных Наций.
— Твои родители? — Не выпуская из рук испачканный краской мастихин, он направился к вышке для прыжков.
— Вот они, богатые выродки, — употребила она термин Джерри.
— Я надену рубашку.
— Правильно, изобрази страстного поклонника.
— Знаешь, Алфея, они обо мне рано или поздно узнают, так что плохого, если это произойдет раньше? И потом, ты сказала, что сама способна уладить дело с родителями. — Он улыбнулся, однако положил руку ей на талию, чтобы успокоить ее.
В этот момент отец взглянул в их сторону. Алфея была слишком далеко, чтобы рассмотреть выражение его лица, но она обратила внимание, что он расправил плечи, когда увидел их.
— Ты испачкаешь мне платье, — сказала она, отодвигаясь от Джерри.
Отец помахал ей рукой.
Почему я так боюсь? Она помахала ему в ответ.
27
В строго обставленном прохладном зале к Алфее приблизился Лютер и пробормотал, что миссис и мистер Каннингхэм ожидают их в библиотеке. Страх Алфеи еще больше усилился, и она отпрянула от Джерри.
Особняк был свободен от излишеств, свойственных усадьбам старых Койнов, и в глазах миссис Каннингхэм представлял собой простой дом, однако несмотря на отличную мебель и разнообразные украшения начала девятнадцатого века, его вряд ли можно было назвать уютным. Казенность и нарочитость стиля особенно бросалась в глаза в библиотеке. Она располагалась на первом этаже восточного крыла, стены были облицованы панелями орехового дерева, полки с тысячами книг достигали высоких потолков, что подчеркивало огромную площадь помещения. Рядом с гигантским камином концертный рояль казался маленькой черной игрушкой.
Предвечерний свет просачивался сквозь плотные шелковые шторы, падая на кресла, в которых мистер и миссис Каннингхэм восседали столь неподвижно, что казались высеченными из красного гранита. Мистер Каннингхэм поднялся, протянув вперед руки.
— Девочка, моя, — произнес он.
— Алфея, дорогая, — сказала мать.
— Папа, мама, какой сюрприз! — Алфея прошла по огромному ковру, который был специально заказан для этой комнаты. Родительские поцелуи нисколько не уменьшили стука сердца в ее груди. — Почему вы не сообщили мне о своем приезде?
— Мы пришли к решению лишь сегодня утром. Мы прибыли поездом, — сказала миссис Каннингхэм.
— А что с конференцией? — спросила Алфея.
Джерри остановился в дверях.
Глядя на него, мистер Каннингхэм сказал чуть погромче:
— Входите. Вы, должно быть, мистер Хорак.
Алфея подтвердила:
— Да, я писала вам о моем друге.
Миссис Каннингхэм, телячья застенчивость которой трансформировалась в царственную холодность, осталась сидеть, а мистер Каннингхэм, всегда чувствующий себя непринужденно и легко, поднялся с таким строгим и чопорным видом, словно был не в сером летнем костюме, а в генеральском мундире и при всех регалиях. Джерри, в неглаженных армейские брюках, перепачканных краской, поправляя кудрявый каштановый вихор на лбу, сделал шаг ему навстречу.
