Крис Кеннеди - Жена завоевателя
— Ходит много слухов. Так ведь, Язычник? Но большая их часть для тебя не тайна — это власть в чистом виде.
Они закончили свою прогулку по замерзшим мостовым, пройдя мимо темных складских фасадов. Деревянные платформы, служившие днем подобием прилавков, теперь были убраны. Когда они проходили мимо одного маленького домика, Фальк пробормотал:
— Золотых дел мастер Эгардли. Сюда отправили арфы леди Гвин.
Гриффин очнулся от мыслей о прошлом:
— Арфы?
— У ее матушки хранились арфы. Гвинни продала их, чтобы приобрести семена. Возможно, их здесь уже нет.
Они подошли к своему постоялому двору. Фальк широким жестом распахнул дверь, заглянул внутрь, держа в руке меч, потом отступил, давая Гриффину войти. Они поднялись по лестнице в маленькую комнатку в задней части здания, где сняли отдельную спальню с двумя постелями.
Гриффин расстегнул пояс, увешанный оружием, и бросился на кровать.
Фальк погасил пальцами пламя единственной свечи.
— Как хорошо будет вернуться домой.
— Да, — рассеянно согласился Гриффин. — Завтра мне придется задержаться в этой лавке золотых дел мастера Эгардли. А потом уедем.
Фальк улыбнулся в темноте.
— Она будет счастлива, милорд.
Глава 18
Не прошло и двух часов после отъезда Гриффина, а Гвин уже оказалась в конюшне и затягивала подпругу на брюхе Ветра. При каждом выдохе возле ее рта образовывалось облачко пара. Осень вступала в свои права безжалостно, будто мстила за долгую жару.
Гвин следовало спешить и сделать все так, чтобы никто не заметил ее отсутствия и даже ни на минуту не заподозрил, что ее нет в замке.
Она вызвала Джерва и поручила ему находиться на часах возле спальни, наказав, чтобы ее не беспокоили, потому что ее настиг приступ отчаянной головной боли. И сам Джерв не должен был ее тревожить. Друг детства был единственным, кому она могла доверять. Особенно когда поблизости был Александр.
— Что ты делаешь? — услышала она за спиной голос Джерва.
Гвин подавила готовый вырваться крик и обернулась. Джерв вопреки ее распоряжениям стоял здесь и выглядел смущенным и сердитым.
— Что ты делаешь? — спросил он снова и выглядел при этом решительным и упрямым.
— А ты что делаешь? — ответила она вопросом на вопрос, стараясь собраться с мыслями. — Тебе полагается стоять на страже у двери моей спальни.
— Из-за твоей… головной боли?
Она хотела было ответить высокомерным «да», но передумала.
— Собираюсь проехаться.
— Одна?
— Да.
— Ты совсем потеряла рассудок?
— Я езжу по этим лесам пятнадцать лет и знаю их как свои пять пальцев. Мне ничто не грозит.
— Я поеду с тобой.
— Нет.
Она попыталась пройти мимо него, но он положил руку ей на плечо, чего не делал с детства, и не давал пройти.
— Что ты делаешь, Гвин?
— Стараюсь сдержать клятву, — огрызнулась она. — В отличие от тебя, не пожелавшего подчиниться самым простым распоряжениям.
Он выпустил ее плечо.
— Какую клятву? — спросил он, медленно произнося слова.
— Клятву королю.
Глаза Джерва сузились.
— Что происходит, Гвин? Что ты делаешь?
Напряжение уже свело судорогой мускулы у нее на шее, груди и спине. Еще немного, и она бы согнулась пополам и упала.
Нельзя было допустить, чтобы Джерв ей помогал.
— У меня есть вера, — пробормотала она шепотом сквозь стиснутые зубы. — И нет выбора. Оставь меня и позволь действовать. — Она сделала красноречивый жест рукой: — Возвращайся и стереги мою дверь.
— Силы небесные! — сказал он тихо. — Ты это делаешь ради Стефана, Гвинни?
— Это обещание было дано до того, как сюда прибыл Гриффин.
— Когда? — спросил он отрывисто.
— В августе.
— В августе взяли Ипсвич, потом умер Эсташ и… — Слова его замерли. Он опустил глаза. — Гвинни, во что ты ввязалась?
Она подняла взгляд к крошащимся стенам замка, тем самым, которые Джерву предстоит реставрировать, чтобы вернуть им былое величие. У Джерва был свой путь, любовь всей его жизни. Она обратила к нему лицо, и улыбка ее была полна горечи.
— Для тебя, Джерв, все просто. Ты получаешь что хочешь.
— Я не ребенок, Гвин, — сказал он холодно.
— Я тоже. Я держу клятву.
Джерв взъерошил волосы.
— Если твоя клятва состоит в том, чтобы помочь Стефану войти в силу и продлить эту ужасную и богопротивную войну, тогда не остается того, ради чего стоило бы жить. Война окончена, Гвин. Оставь все как есть.
— Неужели ты думаешь, я хочу продолжения войны? Думаешь, я хочу, чтобы люди умирали?
— Ты чего-то подобного хочешь, а иначе не стала бы делать то, что делаешь теперь.
— Мне не предоставили выбора, Джерв.
С минуту он не сводил с нее глаз, потом повернулся, остановился у двери конюшни и оглянулся:
— Твой отец заблуждался, Гвин.
Ее дрожащая рука вспорхнула к сердцу.
— Отец? Что ты имеешь в виду?
— Это был несчастный случай. Ему следовало простить тебя. Но это? То, что ты собираешься делать? Не думаю, что это правильно, — Он повернулся и вышел.
Гвин долго стояла, уставившись на дверь конюшни и держа руку на груди.
И это не имело никакого отношения к чувству вины, сокрушившему ее дух. Это не имело никакого отношения к тому, что отец так и не простил ее за то, что из-за нее погиб его сын, а потом и жена. Это не имело ни малейшего отношения к попыткам обрести достоинство, отпустить себе грехи прошлого и больше не пытаться их искупить.
Она была в полумиле от Энди-Холла, когда навстречу ей попались три шпиона Эндшира. Они сразу узнали ее, но продолжали ехать рядом, будто усомнились в ее мотивах. И трусили они так близко ох Ветра, что он всхрапывал и косил глазом.
Они приближались к Энди-Холлу. Это было квадратное строение, испытавшее на своем веку многое, окруженное зубчатой стеной, образовывавшей почти правильный овал вокруг двора. В центре этого двора возвышалась приземистая квадратная башня. На двух сторожевых башнях дежурили часовые — одна из них была обращена на восток, другая на юг. Каждая возвышалась над стеной футов на двадцать, и в обеих были темные бойницы, откуда могли быть выпущены стрелы.
В яркое солнечное утро блики прыгали по сплошным стенам, и шлемы вооруженных часовых начинали сверкать. Темные, как соболий мех, стяги Эндшира реяли на свежем осеннем ветру.
Ее немедленно провели к нему. Он упражнялся в поединке с мечом, используя для этой цели одного из своих людей. Вокруг них столпилось десять — двенадцать солдат, улюлюкавших и выражавших в криках свой восторг. Марк и его рыцарь описывали круги, держа щиты в левой руке и угрожая друг другу деревянными мечами. Противник Марка сделал внезапный выпад. Марк стремительно повернулся, продолжая делать мечом круговые движения, и меч его с негромким свистом разрезал воздух. Тупое деревянное лезвие ударило в колено противника. Рыцарь свалился на землю, сжимая руками колено, запрокинув голову и зажмурив глаза. Он не производил ни звука, но было ясно, что страдает от сильной боли.
