Анна Голон - Анжелика. Тулузская свадьба
Она до боли кусала губы, но не осмеливалась пошевелиться. Внезапно она закрыла глаза. Послышался какой-то глухой и низкий вскрик, как у лесоруба при ударе топором.
Когда Анжелика снова открыла глаза, то увидела, что шевалье де Жермонтаз лежит распростертый на мозаичном полу, а в его боку торчит шпага. Великий Лангедокский Хромой склонился над ним с улыбкой.
— «Слащавые кривляки!» — проговорил он тихо.
Граф де Пейрак взялся за эфес и вытянул шпагу. Что-то брызнуло с мягким всплеском, и Анжелика увидела на своем белом платье пятна крови. Ей стало дурно, и она прислонилась к стене.
Жоффрей де Пейрак обернулся к ней. По его лицу струился пот, а худая грудь под одеждой красного бархата вздымалась, словно кузнечные мехи. Анжелика бросилась к мужу. Она касалась его, исступленно сжимала в объятиях. Ей нужно было убедиться, что он жив и не ранен.
Жоффрей де Пейрак посмотрел в ее зеленые глаза, полные волнения и обращенные к нему… Медленно его губы растянулись в улыбке.
Он повелительно сказал:
— Пойдем.
* * *Ступая по песку узкой извилистой дороги, лошадь медленно шла вдоль берега реки. Позади, на некотором расстоянии, ехали три вооруженных лакея, охраняя своего сеньора, но Анжелика не замечала их. Ей казалось, что она совсем одна под этим звездным небом, одна, в объятиях Жоффрея де Пейрака, который, усадив ее к себе в седло, вез в домик на Гаронне, чтобы там провести их первую ночь любви.
Он не подгонял лошадь и, одной рукой удерживая поводья, другой прижимал к себе жену. С безудержным блаженством она снова отдала себя в его власть, как в тот памятный вечер, когда губы Жоффрея сорвали с ее губ запретный поцелуй. Но все это было так далеко, что казалось нереальным. И вот теперь время пришло. Анжелика без стеснения прильнула к нему и спрятала свое лицо в бархате его одежды.
Жоффрей де Пейрак не смотрел на нее, его взгляд был обращен к реке, он напевал старинную провансальскую песню, слова которой знала Анжелика: «Точно охотник, я могу объявить, что добыча наконец-то поймана. Я везу возлюбленную к себе, побежденную и покорную моему желанию».
Лунный свет осветил его дерзкое лицо.
Анжелика подумала: «У него самые красивые глаза, самая белоснежная улыбка и самые чудесные волосы на свете. Его кожа самая гладкая, его руки самые нежные… Как я могла считать его отталкивающим? Это и есть любовь? Колдовство любви?»
* * *В домике на Гаронне слуги, вышколенные требовательным хозяином, оставались незаметными. Дом казался пустым, но комната была приготовлена. На террасе рядом с кушеткой уже стояла легкая закуска из фруктов, а в бронзовом ведерке охлаждалось несколько бутылок.
Анжелика и Жоффрей молчали. Они долго сидели в тишине, но когда он, едва скрывая нетерпение, привлек ее к себе, она прошептала:
— Почему вы не улыбаетесь? Вы еще сердитесь? Клянусь вам, я не хотела этого… шевалье де Жермонтаз…
— Я знаю, милая.
Он глубоко вздохнул и заговорил глухим голосом:
— Я не могу улыбаться, потому что я так страстно ждал этой минуты, что теперь мне больно. Я никогда ни одну женщину не любил так, как тебя, Анжелика, и мне кажется, что я любил тебя еще до того, как узнал. И когда я увидел тебя… Это тебя я ждал. Но ты ускользала из моих рук, гордая, неуловимая, как болотный эльф. А я делал тебе шутливые признания и боялся, что ты с ужасом отшатнешься или посмеешься надо мной. Никогда я не ждал женщину так долго, не проявлял столько терпения. А между тем ты принадлежала мне по праву. Раз двадцать я уже готов был взять тебя силой, но я хотел не только твое тело, мне нужна была твоя любовь. И вот теперь, когда ты здесь, когда наконец-то моя, я желаю тебе всех тех мук, которые я испытал из-за тебя. Я желаю тебя, — произнес он страстно.
Она храбро смотрела ему в лицо, которое больше не пугало ее, и улыбалась.
— Отомсти мне, — прошептала она.
Он вздрогнул и тоже улыбнулся:
— О! Ты больше женщина, чем я думал. Не дразните меня! Вы еще запросите пощады, обольстительный противник!
И с этого мгновения Анжелика перестала принадлежать себе. Губы, которые уже однажды опьянили ее, снова ввергли в вихрь неведомых ощущений, воспоминание о которых оставило в ее теле неясную тоску. Все пробуждалось в ней в ожидании высшего блаженства, которое уже ничто не могло остановить, постепенно оно достигло такой остроты, что Анжелика испугалась.
Едва дыша, она отстранялась, пыталась ускользнуть от его ласковых рук, каждое движение которых погружало ее в неведомое доселе наслаждение, и, возвращаясь из окутывающей ее неги, она видела перед собой звездное небо, туманную долину, где серебряной лентой струилась Гаронна. Совершенное тело Анжелики было создано для любви. Его желания стали неожиданным откровением и потрясли ее; она чувствовала себя подавленной, поверженной в этой жестокой борьбе с самой собой. Гораздо позже, уже умудренная опытом, она смогла оценить, насколько Жоффрей де Пейрак был терпелив, сдерживая силу своей страсти, покоряя ее.
Она почти не осознавала, как он раздел ее и положил на постель. С неутомимым терпением он привлекал ее к себе, а она с каждым разом становилась все более и более покорной, страстной, умоляющей, и в ее взгляде светилось желание. Она то ускользала, то приникала к нему, но когда блаженство, с которым она не могла совладать, достигло своего апогея, внезапная истома разлилась по ее телу. Анжелике казалось, что в сладостной неге, охватившей ее, смешались чудесное и требовательное возбуждение, всякая стыдливость была отброшена, она отдавалась самым смелым ласкам и, закрыв глаза, позволила себе плыть в чувственном потоке. Анжелика не воспротивилась боли, потому что каждая частичка ее тела яростно желала быть завоеванной. Когда они слились в любовном порыве, она не закричала, а лишь широко распахнула свои зеленые глаза, в которых отразились звезды весеннего неба.
— Уже! — прошептала Анжелика.
Растянувшись на кровати, она постепенно приходила в себя. Мягкая индийская шаль защищала ее разгоряченное тело от свежего ночного воздуха. Она смотрела на Жоффрея, и его тело казалось очень темным в лунном свете. Он налил в бокалы охлажденное вино и рассмеялся.
— Не спешите, моя милая! Вы еще слишком невинны, чтобы я мог продолжить урок. Придет время и для долгих наслаждений. А пока выпьем! Ведь мы оба славно потрудились этим вечером и заслуживаем награды.
Он приобнял Анжелику; она пила вино и с инстинктивным кокетством преувеличивала свою усталость и свою слабость, чтобы прижаться к мужу.
Она без стеснения упивалась счастьем того, что этот мужчина, пресыщенный любовью и познавший множество женщин, сумел оценить ценность дара, который она только что преподнесла ему.
