Эжени Прайс - Свет молодого месяца
Он наклонился к ней.
— Миссис Эббот!
— Да, Хорейс?
— Вы — вы, ведь, официальный опекун Деборы, не правда ли?
— Да, и могу сказать, что люблю ее как будто она мой ребенок. Она все хорошеет, становится как картинка, не правда ли?
— Красивее, чем картинка, — пробормотал он, стараясь найти возможность начать разговор.
— Вы бы видели ее мать, Хорейс. Она была не такая живая и решительная, как Дебора, настоящая красавица. Ее смерть, я думаю, и свела в могилу отца Деборы. Во всяком случае, он умер шесть месяцев спустя. Скажите, Хорейс, как идут дела у вашего отца на Севере? Он вам писал?
Удобный момент был потерян.
— Он пишет раз в неделю, и по-видимому, ванны и массаж помогают ногам, спасибо. — Мэри ждала его. Ему надо было уходить. — Я слишком долго у вас задержался. Прошу вас передать самый лучший привет мисс Деборе и маленькой мисс Энни.
Он приходил каждый день в течение двух недель и только один раз ему удалось увидеть Дебору. Однажды днем она прибежала, чтобы показать тете крольчонка, найденного ею; увидев Хорейса, она отчаянно покраснела, засунула крольчонка в карман передника и убежала.
— Она очень странно ведет себя последнее время. Но приходится быть терпеливой, когда девочки начинают превращаться в женщин.
Мэри Эббот засмеялась.
— Самое трудное заключается в том, что невозможно определить, то ли они взрослеют и превращаются в женщин, то ли возвращаются к детству, — их не разберешь.
— Миссис Эббот!
— Да, Хорейс?
— Миссис Эббот, я хочу жениться на Деборе.
Она уронила шитье на колени и воззрилась на него. Потом на лбу у нее появилась маленькая морщинка.
— Вы… вы хотите жениться на Деборе?
— Да, хочу.
— Но, Хорейс, она же еще ребенок.
— Я могу подождать.
Мэри Эббот глубоко вздохнула, потом рассмеялась.
— Я говорю серьезно. У меня нет своего дома, куда я мог бы ее привести, но когда-нибудь он у меня будет. А до этого я мог бы жить с Деборой у моего брата в Блэк-Бэнксе. Там много места. Это прекрасный дом.
Она перестала смеяться, но продолжала улыбаться.
— Я знаю, что это прекрасный дом, и вы — прекрасный человек.
— Я будут прекрасным человеком, если… вы… — он беспомощно поглядел на нее.
— Конечно. Каждому мужчине нужно, чтобы около него была женщина, но она еще ребенок, — ей всего пятнадцать лет. Она не умеет ни готовить, ни шить по-настоящему, — она совсем не знает, как надо обращаться с прислугой, не знает, как потребовать настоящей уборки, она не умеет ухаживать за больными неграми, или… Хорейс, ей еще надо научиться, как быть вашей женой, или вообще чьей-то женой!
— Вы не могли бы научить ее? Я имею в виду — не можете ли вы посвятить все свое время в течение нескольких месяцев, чтобы научить ее? Я помогу вам с остальной работой в Орандж-Гроув.
— Да, наверное, могла бы. Наверное, у меня это получится, при моем опыте, но, Хорейс, вы вдруг так заторопились. Как может человек знать, что он любит женщину, хотя она еще и не успела стать взрослой?
Он с трудом сделал глоток.
— Не знаю, как вам на это ответить. Я… я люблю ее, потому что она очень красива, но, конечно, я понимаю, что этого недостаточно. Я… мне нравится ее ирландский характер, решимость, как вы говорите. Самое главное — я чувствую, что понимаю ее. А раз я сейчас это чувствую, когда она еще такая юная, разве наше взаимопонимание не углубится с годами, не превратится в сильное чувство?
— Дорогой мой мальчик, не знаю. Разве это можно заранее сказать?
— Мне нужно о ком-то заботиться.
— Вы, вообще, отшельник — даже в своей семье, не правда ли?
Он переменил тему.
— Я хочу, чтобы вы знали, я понимаю, что будут говорить люди.
— О том, что я позволю молоденькой девочке выйти за человека, которому за тридцать?
— О тех годах, когда я был в отсутствии. Эти годы прошли у меня зря, мэм. Но их следы тоже исчезли. Клянусь, что шрамов от них не осталось.
— Как вы думаете, я стала бы вообще обсуждать это с вами, если бы не верила в вас, Хорейс Банч Гульд?
— Благодарю вас.
— Я не сказала, что я говорила как о муже Деборы, я просто хочу сказать, что верю в вас, именно в вас. И прежде чем я смогу обещать заняться обучением будущей жены, вы должны дать мне одно обещание.
— Все, что вы скажете, миссис Эббот.
— И вы и я должны быть уверены, что девочка хочет выйти за вас.
— Она откинулась назад в кресле-качалке.
— Теперь, когда у меня было немного времени, чтобы прийти в себя после потрясения, я должна сознаться, что видела симптомы, которые я не разгадала!
— Правда? Честное слово? Какие?
— Она прячется каждый раз, когда вы приходите.
— Это разве хороший признак? Я начинаю беспокоиться.
— Вы хороший плантатор, Хорейс, — вы помогли спасти обе плантации Гульдов и один Бог знает, как вы мне помогли, — но вы о женщинах знаете столько же, сколько Дебора о домашнем хозяйстве.
— Можно мне пойти за ней сейчас?
Они оба повернулись к густой группе олеандров к северу от крыльца.
— Мне показалось, что я что-то слышала там в кустах. А вы, Хорейс, слышали?
— Возможно, енот, я посмотрю.
Он тихонько спустился по лестнице и обошел крыльцо. Дебора сидела под олеандрами, — подобрав колени под самый подбородок, разостлав вокруг себя голубое платье с белой рюшкой, — и улыбалась ему, как будто это было для нее самым естественным делом.
— Хэлло, — сказал он как можно спокойнее. — Не хотите ли присоединиться к нашей компании?
Он протянул ей руки, отодвинув ногой стволы олеандров. — Хотите, мисс Дебора, чтобы я вытащил вас оттуда?
Она чуть нахмурила брови; потом опять улыбнулась и радостно протянула обе руки.
* * *Христос умер хорошо
За грехи, но не свои.
Пусть будет со мной, пока не умру,
Пусть будет со мной пока не умру.
Радостный голос Ларней был слышен от кухни до входной двери, где Мэри вешала пальто на вешалку. На душе у мамы Ларней было так же легко, как у нее. Она поспешила в кухню и присоединилась к последнему «Пусть будет со мной, пока не умру».
Не говоря ни слова, мама Ларней, улыбаясь, отвернулась от своих кастрюль и начала хлопать в ладоши и постукивать каблуками в ритме, более знакомом Мэри, чем церковные гимны.
— Готова, готова, мисс Мэри?
Хлоп-хлоп.
— Я готова, я готова, мама Ларней!
Хлоп-хлоп.
Захотел жениться еж, а-а,
Очень он собой хорош, а-а,
Сел у хижины своей
И на ужин ждет гостей.
Темный, черный, словно тушь
Появился скоро Уж;
Через старый дряхлый мостик
Прискакал Кузнечик в гости;
Вдруг раздался страшный стук,
То приполз огромный Жук.
Мэри плясала по кухне, ударяя ладонью в такт ударам Ларней, — сначала по столу, потом по шкафу, потом по большой доске для теста — и в конце концов зааплодировала им обеим, как она когда-то делала в детстве, когда она, Хорейс, Джим и Джейн запоминали одну из запутанных, примитивных негритянских песен мамы Ларней.
