Джулия Куин - На пути к свадьбе
Сердце Люси странно дрогнуло.
– Вы все еще хотите помогать мне? – шепотом спросила она.
Гиацинта повернулась к ней.
– Я надеюсь, – ответила она, окидывая Люси холодным взглядом, – что вы неправильно оценивали себя.
Грегори уже опаздывал на десять минут к назначенному сроку. И он ничего не мог с этим поделать: после танца с одной барышней стало очевидно, что он обязан проявить любезность еще полудюжине других. И хотя ему с трудом удавалось следить за сутью светских бесед, которые он должен был вести, он не очень расстраивался из-за отсрочки. Люси и Гиацинта уже давно покинули зал, и теперь никто не скажет, будто он выскочил вслед за ними. Да, он намерен найти какой-нибудь способ сделать Люси своей женой, но надобности нарываться на скандал нет.
Грегори шел по дому, направляясь к спальне сестры. Он провел в Хастингс-Хаусе бессчетное количество времени и отлично знал его закоулки. Добравшись до двери, он вошел без стука, а хорошо смазанные петли не издали ни звука.
– Грегори!
Первым прозвучал голос Гиацинты. Она стояла рядом с Люси, которая выглядела... Потрясенной. Что Гиацинта с ней сделала?
– Люси! – воскликнул он, бросаясь вперед. – Что случилось?
Люси помотала головой.
– Ничего существенного.
Грегори с осуждением посмотрел на сестру.
Гиацинта пожала плечами.
– Я буду в соседней комнате.
– Подслушивать под дверью?
– Я буду сидеть за письменным столом Дафны, – заявила Гиацинта. – Он стоит посередине комнаты. Только не надо возражать: дальше я уйти не могу. Если кто-то появится, мне придется бежать к тебе на помощь. Я понадоблюсь тебе для того, чтобы ситуация выглядела приличной.
Хотя Грегори и не хотелось признавать это, в ее словах был резон, поэтому он лишь кивнул ей и проводил взглядом до двери. Заговорил он только после того, как дверь за ней закрылась.
– Она сказала вам что-то неприятное? – спросил он у Люси. – Она иногда бывает чудовищно бестактной, но сердце у нее находится там, где положено.
Люси покачала головой.
– Нет, – ответила она, – думаю, она говорила абсолютно верные вещи.
– Люси? – вопросительно посмотрел на нее Грегори.
Ее взгляд, казавшийся затуманенным, прояснился.
– О чем вы хотели поговорить со мной? – спросила она.
– Люси, – начал Грегори, размышляя, как лучше повести разговор.
Он репетировал свою речь все время, пока танцевал внизу, но сейчас, оказавшись с Люси наедине, не знал, что сказать.
Вернее, знал. Но не знал, в каком порядке говорить и каким тоном. Сказать, что любит ее? Открыть свое сердце перед женщиной, которая собирается замуж за другого? Или предпочесть более безопасный путь и растолковать ей, почему не следует выходить за Хейзелби?
Месяц назад выбор был бы очевиден. Тогда он был романтиком и предпочитал возвышенные поступки. Он объявил бы о своей любви, уверенный в радушном приеме. Он взял бы ее за руку. Встал бы перед ней на колени.
Он поцеловал бы ее.
Но сейчас...
Он уже не так уверен. Он доверяет Люси, но не доверяет судьбе.
– Вы не можете выйти за Хейзелби, – сказал он.
У Люси от удивления округлились глаза.
– Что вы имеете в виду?
– Вы не можете выйти за него, – повторил Грегори, избегая прямого ответа на вопрос. – Это станет для вас несчастьем. Это... Вы должны поверить мне. Вы не должны выходить за него.
Она покачала головой.
– Зачем вы все это мне говорите?
«Потому что я хочу, чтобы ты была со мной».
– Потому что... потому что... – Он подыскивал слова. – Потому что вы стали мне другом. И я желаю вам счастья. Люси, он не будет вам хорошим мужем.
– Почему?
Грегори было мучительно больно слушать ее голос, который звучал тихо и глухо, не так, как всегда.
– Он...
Господи, ну как же это сказать? Ведь она может не понять, что он имеет в виду.
– Он не... – Грегори сглотнул. Неужели нет более щадящего пути? – Некоторые люди...
Он посмотрел на Люси. У нее дрожала нижняя губа.
– Он предпочитает мужчин, – торопливо выпалил Грегори, наконец-то подыскав нужные слова. – Женщинам. Есть такие мужчины.
И замер в томительном ожидании. В течение чудовищно долгого мгновения Люси никак не реагировала на его слова. Окаменев, она напоминала скорбную статую.
– Почему вы мне об этом рассказали? Почему решили сообщить? – с нажимом произнесла Люси.
– Я рассказал...
– Нет, вы сделали это не из добрых побуждений. Тогда зачем? Чтобы помучить? Чтобы заставить меня испытать то же, что вы, когда Гермиона вышла за моего брата, а не за вас?
– Нет! – выкрикнул Грегори и схватил ее за руки. – Нет, Люси, – повторил он. – Я никогда так не поступил бы. Я хочу, чтобы вы были счастливы. Я хочу...
Он хотел ее и не знал, как об этом сказать. Во всяком случае, сейчас, когда она выглядела так, будто он разбил ей сердце.
– Я вполне смогла бы быть счастлива с ним, – прошептала Люси.
– Нет, не смогли бы. Вы не понимаете, он...
– Да, смогла бы! – закричала она. – Возможно, я не полюбила бы его, но смогла бы стать счастливой. Именно этого я и ожидала. Как вы не понимаете, что именно к этому я и готовилась. А вы... вы... – Она отвернулась, чтобы он не видел ее лица. – Вы все разрушили.
– Как?
Она посмотрела на него, и ее взгляд был таким твердым, таким глубоким, что у Грегори перехватило дыхание. Наконец она ответила:
– Тем, что заставили желать вас.
У него бешено забилось сердце.
– Люси, – выговорил он единственное, что смог, – Люси.
– И теперь я не знаю, что делать, – призналась она.
– Поцеловать меня. – Он взял ее лицо в ладони. – Просто поцеловать меня.
На этот раз он целовал ее совсем по-другому. Она оставалась в его объятиях прежней, а вот он был совсем другим. Сейчас его потребность в ней была более глубокой, более непреодолимой.
Потому что он любил ее.
Он целовал ее страстно, и эта страсть проявлялась и в его дыхании, и в биении его сердца. Он приникал губами то к ее щеке, то ко лбу, то к уху и при этом шептал как молитву:
– Люси, Люси, Люси.
Он хотел ее. Он нуждался в ней.
Она была для него воздухом.
Пищей.
Водой.
Его губы скользнули вниз, к ее шее, а потом опустились к кружевному вырезу корсажа. Ее кожа горела от его поцелуев. Он осторожно стянул платье с одного плеча.
Но Люси не остановила его.
– Грегори, – шептала она, все глубже зарываясь пальцами в его волосы. – Грегори... о Боже... Грегори.
Он стал гладить ее обнаженное плечо. Ее кожа оказалась бархатистой на ощупь и матово поблескивала в свете свечей.
Неожиданно его охватила безудержная радость обладания. И гордость.
Ни один мужчина не видел ее такой и, даст Бог, никогда не увидит.
