Ольга Тартынская - Воспитанница любви
Едва закрылась за ним дверь, как распахнулась вновь и на пороге оказался невысокий щуплый офицерик в красном ментике с огромным букетом в руках. Он смело взошел в уборную и рухнул на колени перед растерявшейся актрисой:
– Божественная! Офелия, помяни меня в своих молитвах, нимфа! – И он взялся целовать ее колени.
Вера вскочила со стула, освободившись из рук чересчур пылкого обожателя, и уронила цветы, которые он высыпал ей на колени.
– Кто вы? – только и сумела она спросить.
Гусар вскочил и, шаркнув ногой, поклонился:
– Рекомендуюсь – корнет Шишков. Божественная! – Он вдругорядь бухнулся об пол. – Поедем со мной! Едем в ресторацию. Я потрясен! Я вне себя!
– Это сейчас видно, – ответила Вера, не имея сил тотчас выставить навязчивого поклонника. – Однако позвольте мне одеться.
– Ты согласна, моя богиня? Едем в «Париж»! – настаивал корнет.
Обращение «ты», бесцеремонность, с которой Шишков ворвался в уборную, в другое время возмутили бы Веру, но теперь она страшно устала и желала бы одного: забыться. «Что ж, – подумала она невесело, – падать так падать. Надобно принимать участь артистки со всеми сопутствующими обстоятельствами».
– Подождите меня у подъезда, я скоро буду, – безжизненно произнесла она.
– Непременно! – воскликнул гусар и на прощание ухитрился запечатлеть горячий поцелуй на ее руке.
Вера неспешно оделась, велела капельдинеру снести корзины цветов к ней в номер и направилась к выходу.
– Вера, ты домой? – перехватил ее Сашка.
В окружении балетных девиц он направлялся вспрыскивать премьеру в ближайший трактир.
– Нет, – сказала Вера и дерзко посмотрела в глаза братцу.
Сашка забеспокоился. Отослав девиц вперед, он задержал сестрицу.
– Что с тобой, Вера? Ты сама не своя. Куда ты идешь?
– В ресторацию, – коротко ответила девушка.
– С кем?
– С гусарским корнетом Шишковым.
Сашка ахнул. Он заглядывал под шляпку, пытаясь поймать ее взгляд, но Вера отворачивалась.
– Что случилось, сестрица? Тебя обидели?
– Я артистка, поклонник пригласил меня в ресторацию, что в этом необычного?
Сашка преградил ей путь:
– Ты никуда не пойдешь. Я провожу тебя домой.
– Меня ждут, – предупредила Вера, пытаясь обогнуть Сашку.
– Опомнись, Вера. Поначалу ресторация, а после что? Или ты полагаешься на благородство гусара?
– Не все ли равно? – равнодушно ответила Вера.
Сашка испугался. Сестрица натурально была не в себе. Он оглянулся вокруг, ища поддержки, но артисты уже оставили театр. Тут юноша обнял Веру и жалобно прошептал:
– Не бросай меня сейчас, Вера. Помнишь масленичные колядки, я с Натали?
Вера подняла на него глаза, полные слез:
– Помню.
– Отведи меня домой, не отпускай с ними. Ты обещала меня беречь.
Девушка вопросительно глядела на него, силясь понять, правду говорит братец или шутит. Сашка был печален и жалок. Хитрый юноша немножко сыграл на чувствах сестрицы, но, как всегда, попал в цель. Вера очнулась от сомнамбулизма и взяла Сашку под руку:
– Идем. Только нельзя к подъезду, там меня ждут.
Юнец прекрасно знал все ходы в театре и вывел Веру через хозяйственные склады, где громоздились декорации, доски, банки с красками и прочая строительная чепуха, оставшаяся от ремонта. Дома Вера свалилась на постель и тотчас уснула мертвым сном, не успев раздеться. Сашка неумело ослабил ей шнуровку, укрыл одеялом и, загасив свечу, тихо выскользнул из номера…
Вера проспала всю ночь не шелохнувшись и только в полдень насилу продрала глаза. Она долго вспоминала, что было накануне и почему она не раздета. Глаша трижды подходила к двери и тихо стучала, присылали от Антипа Игнатьевича справиться о ее здоровье, но девушка ничего не слышала. И теперь словно очнулась от многолетнего сна, но и сил заметно прибавилось, и снова закипела в ней жизнь. Вера кликнула Глашу и велела принести сытный завтрак. Она не сразу вспомнила о давешнем визите гусарского поручика, о своем согласии на ресторацию. А вспомнив, устыдилась до слез и никак не могла понять, что с ней было.
Покуда она завтракала с отменным аппетитом, Антип Игнатьевич, не дождавшись вестей от питомицы, явился к ней сам. После приветствия и отказа разделить трапезу он сообщил:
– Нынче, Вера, так и быть, отдыхаем, а завтра – снова в бой! Билеты распроданы, какие сборы! За одно представление тысячу двести рубликов получили!
Вера испугалась:
– Уже завтра? Я… я не смогу.
Она сбивчиво рассказала о своем состоянии после спектакля (о Шишкове же умолчала), о долгом сне, похожем на смерть. Антип Игнатьевич внимательно слушал ее, а после заговорил мягко, но наставительно:
– Тебе, душенька, должно научиться рассчитывать свои силы. Артист – это прежде всего ремесленник, актерство – ремесло. Коли ты будешь так расходоваться, то скоро тяжко заболеешь или сойдешь с ума. Это не жизнь, душенька, а всего лишь ее подобие, театральное действо, игра. Со временем ты научишься подражать чувствам, а не переживать их. Цель артиста – не жить на сцене, а заставить зрителя поверить, что живешь. Мы лицедеи, комедианты. Умение плакать и смеяться – это наше ремесло. Вообрази, некоторые представления мы повторяем по двадцать, тридцать раз! Коли не поменять манеру, то тебе не сыграть двадцать раз одно и то же, верно?
Юная артистка слушала внимательно и ответила кивком головы. Нет, не нравится ей это ремесло! В грезах все было иначе. Это все равно что надевать чужие маски, кривляться, повторять одно и то же сотни раз на потребу толпы. Это обман!
И все же как пленительна эта возможность жить в другие эпохи, среди героев, и самой быть великой, божественной… Антип Игнатьевич по-своему расценил ее молчание:
– Жалованья прибавлю, бенефис – изволь. На случай болезни введем подмену, пусть малышка Коко репетирует твои роли. Но зритель теперь пойдет на тебя, попомни это, душенька. Уж не выдай, не разори старика. Коли так дальше пойдет, выкуплю помещение. Теперь отдыхай, дитя мое, ну а завтра с утра – изволь на репетицию пожаловать. Будем готовить новые роли.
С этим он удалился. Однако не успела Вера отпить кофе, в номер ввалился Сашка, слегка опухший, взъерошенный, с клочками сена в волосах.
– На кого ты похож, Саша? – ахнула Вера. – Где ты спал?
– В каретном сарае, кажется, – ответствовал братец.
Он скинул шинель и, взяв из рук Веры чашку с кофе, стал жадно пить. После, отставив чашку, легкомысленно сообщил:
– Ну и наделал же вчера шуму в ресторации твой Шишков!
– Вовсе он не мой! – возмутилась Вера.
– Не мой же, – огрызнулся Сашка морщась. – Ох, мне бы рассольнику!
Вера послала горничную за рассолом, а пока взялась за кувшин:
