Адель Эшворт - В сладком плену
Виола не могла поверить, что он спрашивает ее об этом, касаясь ее интимных мест и наблюдая, как его прикосновения доводят ее до вершин блаженства. Его взгляд и все его существо излучало пылкую решимость, и вдруг Виола поняла, как отчаянно ему хочется, чтобы она его хотела. Тогда и сейчас.
— Всегда, — выдохнула она, — и только о вас…
Герцог не ждал этого. На долю секунды он замер, и его черты обмякли от искреннего удивления. Потом он шумно сглотнул и посмотрел туда, где его пальцы гладили ее.
И тут, без предупреждения, как гром среди ясного неба, Виола почувствовала на себе его губы, потом язык и тихо вскрикнула от изысканного удовольствия. Не обращая внимания на изумление и шок, в котором она застыла, Ян широко раздвинул ей колени, получая к ней лучший доступ.
Войдя в ритм, он принялся ласкать ее, любить ее ртом, и она отдавалась удовольствию, поднимая бедра навстречу каждому его движению. Всего через несколько секунд напряжение снова достигло сладкого предела. Виола вцепилась в ленты и захныкала, чувствуя, что Ян толкает ее к краю. А когда его палец скользнул в нее, давление стало невыносимым, и она взорвалась.
Выгнувшись, она застонала, всем телом чувствуя каждый мощный импульс. Ян продолжал восхитительное наступление еще несколько долгих секунд, пока не заметил, что она начала расслабляться, не услышал, что она задышала ровнее. Наконец, он отстранился и сел прямо. Промокнув рот простыней, он остановил взгляд на раскрасневшемся лице Виолы.
— Вы очень красивы, Виола, — задумчиво проговорил он.
Постепенно приходя в себя, она вдруг почувствовала себя беззащитной, подавленной, смущенной. Она закрыла глаза и отвернулась, не представляя, что говорить.
— Расскажите, что случилось. Скажите, что это мой ребенок.
Голос Яна оставался спокойным, но под мужской бравадой Виола чувствовала его смятение, тоску и немного обиды. Пришлось собрать в кулак все силы, чтобы не выболтать правды.
— Полагаю, теперь вы хотите взять меня, связанную и беззащитную перед вами? — спросила Виола, не глядя на него.
Несколько секунд прошли в напряженном молчании. Потом Виола услышала, что герцог потянулся к сумке. Открыв глаза, она заметила, что тот достал шестидюймовый нож. Склонившись над ней, Ян быстрым движением срезал обе ленты.
— Спокойной ночи, сударыня, — сухо сказал он.
С этими словами герцог схватил свои вещи и, даже не посмотрев в ее сторону, вышел из домика и снова запер наедине с мыслями.
Глава 17
Сегодня я потеряла невинность, во всех смыслах. Он хотел этого, и я уступила с желанием, сочувствием и любовью в сердце. Теперь, когда все кончено, у меня не осталось сожалений, только воспоминания, которыми я буду дорожить всю жизнь…
Ян метался по кабинету, слишком растревоженный, чтобы спать, не способный сосредоточиться ни на чем, кроме Виолы и убогого положения, в которое он себя поставил, когда раздразнил ее, попробовал ее на вкус, а потом ушел, вместо того чтобы прибрать к рукам ее восхитительное тело и дать выход сексуальному напряжению, нараставшему в нем с тех пор, как несколько недель назад Фэйрборн представил ему удивительно чувственную, повзрослевшую леди Чешир. Теперь, проведя несколько часов в попытках рационально обдумать все это, он еще меньше понимал, почему ведет себя с ней так, и злился, что отказывает себе в собственных нуждах ради… чего? Своей чести? Ее чести? Что за вздор!
Виола не шла у него из головы. Кожа до сих пор хранила ее запах; стон, с которым она достигла вершины, стоял в ушах, одновременно успокаивая и раздражая чувства и заставляя голову болеть еще сильнее, чем полбутылки виски, выпитые им с тех пор, как он ушел из хижины. И все это ворошило его полустертые воспоминания, превращая его практичный, острый ум в месиво отчаянных метаний и растерянности.
Заниматься с Виолой любовью не было его главной целью, когда он шел к ней в хижину с лентами наготове. Он просто хотел припугнуть ее, показать свою власть над ней, дать ей почувствовать, каково это — быть ограниченным в движениях и под чьим-то контролем. И тут он, безусловно, преуспел. План отлично работал, по крайней мере, сначала. Эротические прикосновения позволили ему совмещать приятное с полезным. Он намеревался довести Виолу до того состояния, когда она взмолится о завершении, и тогда бросить ее наедине с неудовлетворенностью и невеселыми мыслями. Он вовсе не собирался доставлять ей оргазм — пока не оказался рядом и не оживил ее тело прикосновением, не почувствовал ее влажности, ее запаха и вкуса и не познал всей перехватывающей дух силы собственного желания. Все это помножилось на знание, что когда-то они уже были близки, и внезапно ему больше всего на свете захотелось подарить ей наивысшее физическое удовольствие и увидеть, как она им насладится.
Он бы всю ночь занимался с ней любовью, неторопливо погружаясь в нее, не заговори она так сухо и практично после ласки, которую он ей подарил, не жди она, что он воспользуется ею, как дешевой портовой девкой. Впрочем, в чем-то она была права, ведь они оба знали, что изначально он привез ее в Стэмфорд, чтобы добиться ответов и овладеть ею против ее воли. Ян просто не знал, что теперь делать с чудесной, упрямой, желанной леди Чешир, и, безусловно, именно поэтому пил сейчас в одиночку постылый виски у себя в кабинете, вместо того чтобы найти удовлетворение и мирно спать в ее объятиях.
Впрочем, больше всего его беспокоила собственная реакция на Виолу. Да, он нуждался в женщине, но ведь не настолько, чтобы без остатка растворяться в этой единственной, как будто его пять лет держали в клетке без доступа к прекрасному полу. И хоть убей, он не мог понять, почему из всех прекрасных дам именно эта, завладела его мыслями и желаниями настолько, что остальных он просто перестал замечать. Ян понимал, что уже не презирает ее так, как ему раньше казалось.
Разве можно презирать женщину, при этом восхищаясь ею и так страстно желая быть с ней физически? Откровенно говоря, он понятия не имел, какие чувства вызывает у него Виола, кроме абсолютного смятения.
Он даже не мог сказать, хочет ли по-прежнему ее погубить, что само по себе приводило его в замешательство. Похоже, расправа над Виолой потеряла всякое значение в тот миг, когда он увидел портрет ее ребенка, как две капли воды похожего на него. Уничтожить ее — значит уничтожить ее сына, а у него, честно говоря, не хватило бы духу ни на то, ни на другое. Мысль о том, чтобы жениться на Виоле, промелькнула у него в голове, но тут же исчезла. Она все равно не согласится, особенно после его заявления, что он скорее сгноит ее в тюрьме, чем даст ей свое имя. Деньги и титул ей не нужны, а к нему самому она не испытывает ничего, кроме обиды. Кроме того, последние годы он жил, сознавая, что должен заключить хороший брак, жениться на аристократке с чистой родословной. Он был бастардом, и эта истина, открывшаяся ему в зрелом возрасте, лишь укрепила его понятия о том, каким должно быть его будущее. Женитьба на простолюдинке — пусть и с титулом, которого она когда-то добилась удачным браком, — будет каждый день напоминать ему о лжи, в которой он живет, а для своих законных детей он хотел большего. Но как же мальчик? Что он должен или может — что он хочет — сделать для своего сына-бастарда? Тем более что Виола до сих пор не признает его отцовства?
