Сюзанна Энок - Неисправимый повеса
— Дорогая, ты говорила, что хочешь превратить меня в джентльмена. Разве я не имею такого же права попытаться превратить тебя в распутницу?
— Это обесчестило бы меня, Сент, — сказала она, стараясь не забывать свою стратегию — не позволять себе возмущаться, что бы он ни сказал. Честность непременно должна сработать, во всяком случае, прежде это удавалось. — а я не хочу, чтобы так случилось.
— Это обесчестило бы тебя только в том случае, если бы стало известно кому-нибудь еще. Все, что нам нужно, — это соблюдать осторожность. Я могу сделать наше совместное времяпрепровождение платой за то, что буду держать твои маленькие проделки в секрете. Ну так как?
— Думаю, вы способны на это. Но не стоит постоянно напоминать мне, как ужасно вы могли бы со мной обойтись.
На этот раз он расхохотался. Впервые в жизни Эвелина услышала его искренний смех, и это заставило затрепетать ее сердце. Господи! Если бы Сент не был таким ужасным, она бы могла им всерьез увлечься.
— Что вас так развеселило? — спросила она, напоминая себе, что, хотя он и может иногда быть таким обаятельным и желанным, он все еще шантажирует ее.
Он близко склонился к ее уху и прошептал:
— Я уже соблазнил тебя, любовь моя. И думаю, что нравлюсь тебе именно потому, что я так ужасен.
Этот жест напомнил Эвелине о том вечере, с которого начался весь этот хаос, когда она застала Сента шепчущим сомнительные комплименты на ухо леди Гладстон. Только теперь Эвелина сама была предметом его скандальных ухаживаний. И она охотно принимала их, как и тот жар, и желание, которые он пробуждал.
— Возможно, так и есть, — согласилась девушка, заметив, что леди Трент едва не налетела на фонарный столб, заглядевшись на то, как благонравная Эви Раддик прогуливается по улице рука об руку с маркизом де Сент-Обином. — Но может быть, вы нравились бы мне гораздо больше, если бы были чуть любезнее.
Сент снова приподнял корзину, когда они достигли западной границы Гайд-парка. «Любезнее».
— Я пригласил вас на пикник, — ответил он. — Думаю, это очень «любезно» с моей стороны.
Эви усмехнулась, слегка склонившись к его плечу.
— Да, если не обращать внимания на то, что вы угрожали приюту, если я откажусь.
— А разве вы бы пошли, если бы не это?
В его устах этот вопрос прозвучал несерьезно и наивно. Но Эвелина должна сказать ему правду. Она всегда была честна с ним.
— Я не знаю, — медленно ответила она. — Я… я знаю, вы сказали, что не станете заявлять на меня, но я…
— Вы хотели, чтобы я дал слово оставить приют в покое, — закончил он, возбужденный теплотой ее ладони. — Да?
При своей убежденности она никогда не согласится на близость с ним, если он не даст ей это слово. А если он даст, она будет ожидать, что он его сдержит. Сент глубоко вздохнул. Он целых шесть лет ждал возможности избавиться от этого места. Сможет подождать и еще немного, пока не освободится от желания к ней.
Он согласно кивнул.
— Тогда я даю вам мое слово. У вас… четыре недели, чтобы убедить меня не трогать сиротский приют «Заря надежды». Но предупреждаю, это будет нелегко.
По выражению ее лица было видно, что теперь, когда Сент наконец согласился, она не знала, что делать дальше. Это его устраивало. Он только что получил четыре недели на то, чтобы понять, почему она так завладела им, удовлетворить свое мучительное желание и порвать с ней все отношения. Если он не захочет, то это сделает она, потому что через четыре недели сиротский приют «Заря надежды» раз и навсегда станет частью нового парка принца Уэльского.
— Здесь очень мило, — сказала Эвелина, замедляя шаг возле группы старых дубов.
Сент посмотрел на оживленную проезжую дорогу всего в пятидесяти футах от них, на столь же многолюдную пешеходную тропу с противоположной стороны и вздохнул.
— Слишком много свидетелей, — сказал он, увлекая ее в глубь парка.
Она освободилась от его руки.
— Это ведь завтрак, разве нет? Что за беда, если кто-то нас увидит?
«Потому что на десерт я хотел бы получить тебя».
— Здесь? — сказал он с сомнением. — Посреди всего этого?
— Здесь очень приятно и мило.
— Но здесь я не смогу целовать вас, без того чтобы не опозорить, а насколько я помню, именно этого вы и опасаетесь.
Слишком громко рассмеявшись, Эви снова взяла его под руку.
— Успокойтесь, — тихо сказала она. — Говорить об этом также грешно, как и делать.
— Но далеко не так приятно.
Начиная подумывать, уж не попал ли он в чей-то ночной кошмар, Сент смягчился.
— Вы просите слишком многого, знаете ли.
Она улыбнулась ему:
— Это не так трудно, когда к этому привыкнешь. Вы захватили покрывало?
Он поставил тяжелую корзину на траву.
— Не знаю. Я просто распорядился упаковать все, что нужно для пикника.
— Тогда давайте посмотрим.
Эвелина, похоже, забавлялась. Поскольку от хорошего настроения у нее засияли глаза, а на щеках появились крошечные ямочки, он смог это вынести.
В корзине нашлось покрывало, голубое, аккуратно сложенное. Сент взял его из рук Эвелины и, расправив, расстелил на холодной траве.
— Что теперь?
— Поставьте посередине корзину, и мы сядем. Сент большим пальцем указал на служанку.
— А кандалы благопристойности? Куда отправится она? Легкий румянец окрасил щеки Эвелины при его словах, чего он и ожидал. Ему нравилось, как она краснеет. Она казалась при этом такой… невинной.
— Салли сядет в уголке, — распорядилась Эви, пока он ставил корзину. Она опустилась на колени рядом с ним, зеленое муслиновое платье свободными складками легло вокруг.
Сент какое-то время смотрел на нее, на пышную великолепную копну золотистых волос на голове, на плавный изгиб шеи, когда она заглянула в корзину и вытащила оттуда бутылку вина, на длинные загнутые ресницы. Он судорожно сглотнул. Боже милостивый, он снова хотел ее, хотел спустить платье с ее плеч и расцеловать каждый дюйм гладкой нежной кожи.
Она подняла на него взгляд.
— Вы собираетесь садиться?
Он сел, вытянув перед собой ноги. Что он тут делает с этой богиней добродетели? И что она делает с ним?
— Что-то вы совсем притихли, — сказала она, протягивая ему бутылку вина. — Вот прекрасное каберне.
— Оно хорошо пойдете фазаном. — Сент полез в карман. — У меня есть фляжка, если вы предпочитаете джин.
— Вино отличное. — Вытащив два бокала из корзины, она приподнялась и наклонилась к нему. — Теперь наливайте.
Он встряхнулся. Дьявольщина, он ведет себя как неотесанный деревенский дурак. Маркиз де Сент-Обин не мечтает о женщинах в постели. Ловким движением он откупорил бутылку.
— Каберне вкуснее всего на обнаженной коже, — растягивая слова, произнес он, — но поскольку это не обсуждается, думаю, подойдут и бокалы.
