Симона Вилар - Коронатор
Анна сломала печать, развернула свиток – и поразилась еще до того, как прочла хотя бы слово. Никогда в жизни Уорвик не писал так много. Обычно он ограничивался несколькими отрывистыми фразами. Это письмо было не таким.
«Дитя мое, я полагаю, что ты получишь это послание, уже будучи в Лондоне. Я мог бы отчитать тебя за упрямство и за то, что ты, не внемля моим советам, остаешься в Кентербери в такую пору, когда вам с королем следует как можно скорее воротиться в столицу…»
Руки Анны задрожали. Отец ничего не знал о безумии Генриха. Значит, и второе ее послание не достигло цели.
Уорвик писал далее:
«Но могу ли я журить мою девочку, когда сам выказал слабость и нарушил данное слово? Ты поймешь, о чем я пишу, но постарайся простить своего неразумного отца, моя принцесса. Бывают минуты, когда человеку слишком тяжело, когда он настолько несчастлив, что утрачивает власть над собой.
Да, я нарушил слово, Уорвик изменил себе, но, как известно, аrcus nimium tensus rumpitur[64]. Я не выдержал. Прости меня. Ведь если не ты, мой ангел, то кто же еще пожалеет старого, больного Атланта, раздавленного непомерной ношей?»
Анна читала, не узнавая отца. Словно бы не его рука начертала эти строки. Разве это он – сильный, никогда не жалующийся, никогда не доверяющий своих мыслей бумаге? Уорвик, составивший это послание, был совершенно другим человеком.
«Прости меня, Анна, – писал отец, – прости за то зло, что я причинил тебе, выдав за Эдуарда Ланкастера. Я хотел сделать тебя счастливой, могущественной, ослепительной. Мой план оказался построен на песке – твой муж сущее ничтожество, ты несчастна, и я глубоко сомневаюсь в том, что Ланкастерам удастся удержать трон».
Строки расплывались перед глазами принцессы. Не было ничего ужасней, чем сознание того, что Уорвик заранее обрек себя на поражение, за которым не последует ничего, кроме смерти.
«…Ты молода, но я чувствую в тебе ту силу, что пламенела и во мне в дни юности. Твоя сестра – а я люблю вас обеих, как частицы своего сердца – никогда не приносила мне столько радости, сколько ты, Анна, и благослови тебя за это Господь. Горько сознавать, что я так ошибся, выдавая тебя замуж. Но я заклинаю тебя, дитя мое: что бы ни случилось, держись за Джорджа и Изабеллу, они твоя родня и только они помогут тебе, а отнюдь не Ланкастеры, которым я в безумии своем отдал тебя.
Прощай, Анна. Я не берусь предсказывать, что судило нам Провидение, но всегда помни, что твой отец до конца исполнил свой долг. Письмо это сожги. Надеюсь, это послание не слишком огорчило и встревожило тебя. Кто знает, может, мы еще свидимся, если Богу будет угодно.
Храни тебя Иисус Христос и его Пречистая Матерь, дитя мое, а я молюсь за тебя и Изабеллу, и если смерть настигнет вашего старого отца, знайте, что последние его помыслы были о вас».
Анна рыдала, как ребенок, от бессилия, нежности и ярости. Она не могла успокоиться и все прижимала к груди шуршащий пергаментный свиток.
Скрипнула дверь. Анна была готова послать в ад любого, кто потревожит ее в столь поздний час, но оказалось, что это ее пес – Соломон. Дог, словно приплясывая, пересек зал и, повиливая хвостом, стал кружить вокруг принцессы, тыкаясь мордой ей в лицо и колени. Анна невольно улыбнулась и погладила огромную голову пса. У Соломона были глаза разного цвета, именно это порой придавало его свирепой морде совершенно плутовское выражение. Он радостно заглядывал хозяйке в лицо, тихонько поскуливал, совал голову ей под руку, добиваясь ласки.
– Ты лукавый бес, – улыбаясь сквозь слезы, сказала Анна, – но мне приятно, что хоть ты мне по-настоящему рад.
Она вспомнила, как французский король Людовик, который любил окружать себя собаками, часто повторял, что лишь эти животные могут быть верными друзьями – никогда не обманут и не предадут. Впрочем, сам он, что и говорить, вовсе не обладал подобными достоинствами. Даже то, что он не вынудил королеву Маргариту поспешить на помощь своему союзнику Уорвику, являлось предательством.
Анна вздохнула и взялась за письмо мужа. Первые же строки заставили ее смутиться: «Мое драгоценное сокровище, моя удивительная супруга!» Письмо оказалось нежным и полным любви, оно было ответом на ее послание, написанное, в сущности, другому человеку. Анна испытывала угрызения совести, но вместе с тем и странное равнодушие. Все эти дышащие волнением строки не трогали ее, зато окончание письма привело в ярость. Эдуард писал о своем желании как можно скорее соединиться с супругой, однако сообщал, что отправиться в Англию не в состоянии из-за неважного самочувствия его матушки. Разумеется, он понимает, что тестю необходимы помощь и поддержка, но не решается выехать без королевы и молит Бога, чтобы великий Делатель Королей по-прежнему оставался верен своей клятве, особенно сейчас, когда Эдуард Йорк с бандой приспешников вознамерился разжечь в королевстве смуту.
Анна в бешенстве швырнула пергамент в камин и несколько мгновений следила, как он коробится, охваченный языками пламени.
– Глупец! – зло сказала она. – Какой глупец! Ну что ж, как вы поступаете с моим отцом, так и я поступлю с вами. Лишь ложь и коварство будут отныне соединять меня с тобой, дражайший супруг!
Сердце заныло. Она понимала, что отец оказался в окружении своры лжецов и изменников. Кроме того, он болен. Как бы ей хотелось, ни секунды не медля, устремиться к нему, раскрыть глаза на измену Джорджа, вдохнуть в его усталую душу свою силу. Но она не могла. Она была беременна и скрывала свой позор. Отец никогда не простит ей этого, ибо в его глазах она станет такой же изменницей, как и все прочие, кому он верил.
Анна подумала, что ей следовало бы поехать к отцу, как только она догадалась об измене Джорджа, но в ту пору она уже не была вольна в своих поступках, и король помешал ей. Затем она была прикована к безумному Генриху, а те два письма, что она написала отцу, не сыграли своей роли. Словно какая-то тайная сила делала все, чтобы погубить их. Анна смахнула слезу. У нее было такое чувство, будто она видит сразу множество открытых дверей, хочет выйти, но всякий раз упирается в глухую стену.
И все же необходимо что-то делать. Да, она не может оказаться рядом с отцом, но вместо этого поедет к мужу. Ей надо провести с ним хотя бы одну ночь, чтобы скрыть свой позор. И сделать это надо было как можно скорее, ибо каждый лишний день, который она проведет вдали от Эдуарда, приближает ее гибель.
Анна встала так резко, что устроившийся у ее ног Соломон торопливо вскочил. Принцесса кликнула дежурную даму и осведомилась, где сейчас находится епископ Невиль. Та не имела ни малейшего представления, однако один из явившихся на зов принцессы пажей сказал, что его преосвященство после службы остался в аббатстве Вестминстера, чтобы помолиться над прахом Эдуарда Исповедника. Не откладывая, Анна отправилась в церковь аббатства. Она хотела немедленно сообщить протектору о своем отъезде и попросить приготовить все для ее отплытия.
