Патриция Поттер - Звезда флибустьера
— Я не причиню вам никакого вреда. Вы должны это знать.
— Вы только это и делаете, — возразила она, ничего не уточняя.
— Вам нравится море.
— Но не в вашем обществе.
Уголок его рта вздернулся вверх. Ей так это нравилось раньше, и она готова была презирать себя за то, что ей все еще это нравится.
Он молча стал снимать седельные сумки. Потом достал фонарь и огниво. После нескольких попыток искра превратилась в крошечный язычок пламени. Джон Патрик зажег фонарь и повернулся к морю, раскачивая его в руке. Ее обидело, что он, очевидно, не чувствует необходимости следить за ней, словно уже решил, что она беспомощна в данных обстоятельствах. Аннетта украдкой подошла к жеребцу.
— Я бы не стал этого делать на вашем месте, — сказал он, — на нем трудно удержаться даже мне.
А сам даже не повернулся. Как же он узнал, что она направилась к Принцу Сумерек? Каким образом он успел так хорошо ее изучить?
— Что вы собираетесь делать? — спросила наконец Аннетта.
— Совершить приятное путешествие на Карибские острова, — беспечно ответил Джон Патрик, однако она почувствовала напряженность в этом мнимо беспечном тоне.
— Но отец…
— О нем позаботится моя семья. Ему скажут, что вы поехали со мной в Филадельфию проверить, в порядке ли дом.
Аннетта взглянула на него с нескрываемым ужасом.
— Ваша семья знает?..
— Нет, — процедил он сквозь зубы, — нет, эта идея принадлежит мне.
— Вы не смеете разлучать меня с отцом. Я ему нужна.
— Ему нужны мои отец, мать и Фортуна, — резко ответил он. — Они могут оказать ему помощь, на которую вы не способны.
Она повернулась и ударила его что есть силы. Такой ярости она еще никогда не испытывала. Он отшатнулся, а Аннетта бросилась к жеребцу, не сомневаясь, что справится с ним…
Но тут она почувствовала руку Джона Патрика на своем плече. Аннетта упала на песок, увлекая его за собой. Тело его было совсем рядом, лицо в нескольких дюймах от ее собственного. Она ощущала его дыхание, биение его сердца. Она почувствовала также, как напряглись его мышцы, но иначе, чем прежде, а по ее собственному телу разлился жар и трепет. Он пронзительно посмотрел ей прямо в глаза, а потом губами коснулся ее рта. Губы его были невероятно нежны. Они едва касались ее, лаская. Аннетта попыталась отодвинуться, но куда?
Он провел рукой по ее щеке. Тело, казалось, обрело собственную, независимую от ее воли жизнь, заставляя Аннетту прижиматься к Джону Патрику в жажде почувствовать близость другого тела. Она заставила себя посмотреть ему в глаза. Она была уверена, что они лгут, но в темноте разглядеть что-нибудь было просто невозможно. Однако его руки, пальцы, губы…
Нет! Собрав все силы, она оттолкнула его, и Джон Патрик медленно встал, а потом, взяв ее за руку, поднял на ноги с такой легкостью, словно она была перышком. С минуту он смотрел на нее молча, потом сказал:
— Извините, Аннетта. Я не должен был так поступать.
Аннетта, вся в ожидании и совершенно готовая к чему-то непонятному, была совершенно обескуражена. Она старалась снова разозлиться, но гнев испарился, а вместо него она ощущала такую нестерпимую жажду чего-то очень простого и необходимого вот сейчас, сию минуту, что не могла выговорить ни слова. Она посмотрела на свою ладонь. Он все еще крепко сжимал ее, и его тепло сжигало ее, разливаясь по всему телу.
Аннетта вырвалась и, отвернувшись, стала смотреть на искривленные деревья, росшие вдоль берега. Где же безопасность? Где мир и покой? И сможет ли она когда-нибудь чувствовать себя счастливой, вернувшись к прежнему, если не радостному, то вполне спокойному существованию?
Джон Ганн, пират, разбудил в ней жажду жизни, он вывернул ее наизнанку, он подарил ей проблеск настоящей неподдельной радости. И она не смеет довериться ни этим новым желаниям, ни ему самому.
— Пойдем, — сказал он тихо, подавая ей руку.
Она покачала было головой, но подумала, что, наверное, похожа сейчас на упрямого ребенка.
— Вам понравится на Карибах. Зеленовато-бирюзовое море, теплое солнце. Так приятно босиком ходить по песку.
Он предлагал ей мир, о котором она прежде могла только мечтать, и его голос звучал как музыка, как пение сирен в мифе об Одиссее.
Она прибегла к последней трусливой отговорке:
— Это погубит мою репутацию.
Он вдруг усмехнулся.
— Неужели это вас действительно заботит?
Аннетта взглянула в его отчаянные глаза, на непокорно вздернутый подбородок и задумалась. Интересно, а как это было бы — бороздить океаны, заходить в незнакомые, экзотические порты, чувствовать, как ветер развевает волосы, бродить босиком по песку?
И сразу же отогнала от себя эти никчемные мысли. Он, очевидно, заметил ее недолгое колебание.
— Да, заботит, — вызывающе ответила она, — и еще меня заботит мой отец. Я не могу его оставить.
— Тогда, — сказал он ровным голосом, — обещайте, что не предадите меня.
— Предать вас? При чем тут предательство? Разве нас что-нибудь связывает?
Он опять погладил ее по щеке, провел пальцами по скуле.
— А разве нет?
Опять сладкий голос сирены. Убаюкивающий. Тонко рассчитанный. Властный.
— Никогда этого не будет. — И она круто отвернулась.
— Но вы не ответили мне, — голос у него вдруг стал настойчивый. И следа не осталось от легкого поддразнивания. — Если я разрешу вам уехать обратно, вы останетесь в доме моей семьи, не сбежите опять?
— Разрешите мне уехать обратно?
— Да, — и вся его ласковость моментально исчезла. Джон Патрик был серьезен и даже мрачен. — Если вам действительно так хочется остаться, мне нужно от вас только одно обещание.
— Бесчестный человек верит в честные слова других?
Он прищурился.
— Эй, мисс Кэри, верю. И вспомните, я обещал, что вашему отцу не будет причинен ни малейший вред, и так оно и есть.
Аннетта закусила губу.
— Идите к черту, — прошептала она.
— Ваше честное слово, — настаивал он.
Но она не могла обещать. И, господи помилуй, она не знала, почему не могла — из принципа или…
— Нет!
Да, конечно, из принципа.
До Аннетты донесся плеск воды, голоса, приближалась шлюпка.
— Мисс Кэри?
У нее стоял комок в горле, она не могла говорить, а тем временем двое матросов вылезли из шлюпки и вытащили ее на песок. Один из них подбежал к пирату.
— К отплытию все готово.
Джон Патрик подошел к жеребцу и достал из седельной сумки два письма.
— Ты умеешь ездить верхом, Дэниел?
— Эй.
— Хорошо?
Матрос взглянул на лошадей. Кобыла стояла спокойно, жеребец нетерпеливо рыл землю копытом.
— Э-э, да.
— Тогда передай, чтобы с фермы прислали кого-нибудь за жеребцом. А сам поезжай на кобыле прямо по дороге. Примерно миль через десять увидишь двухэтажный белый дом. Отдай эти письма моему отцу, Йэну Сазерленду. Завтра во второй половине дня мы встретимся в Честертауне. Все понял?
