Шахразада - Верность джиннии
— Ты это серьезно? — язвительно осведомилась Марджана.
— Конечно. Ждать придется долго. А мои ласки отвлекут тебя.
— Уверяю, я не нуждаюсь в развлечениях.
— Возможно, нуждаюсь я.
— В данный момент твои желания меня совершенно не интересуют.
Мехмет ответил дразнящей улыбкой.
— Но я твой господин и повелитель. Или ты забыла? Тебя привели сюда, чтобы ублажать меня. Думаю, прежде всего ты должна меня раздеть.
Марджана ответила презрительным взглядом.
— Ты вполне способен раздеться сам.
— Но это будет далеко не так приятно.
В ее глазах полыхнуло пламя. Мехмет вспомнил, как Кемал сказал, что предпочитает пылких любовниц. Теперь, когда ее глаза буквально метали искры, он ощутил, как растет его желание и тяжелеют чресла. Однако Марджана, отказываясь поддаться на его уловки, подошла к окну, открыла ставню и выглянула в темный двор.
Ее пренебрежение было откровенным вызовом. Теперь не желание, а настоящее вожделение охватило Мехмета. Он хотел ее. Хотел затеряться в ее неистовой сладости, во вкусе и запахе, в ощущении ее кожи. Хотел ласкать, вонзаться, соединяться с ней… Хотел удостовериться, что она жива и в безопасности. Надеялся, их слияние позволит ему ненадолго забыть, что эта ночь может стать последней.
Мехмет спокойно обошел комнату, гася масляные светильники, пока не остался один, отбрасывавший приглушенный золотистый свет. Сел на ложе, чтобы снять сапоги, тут же встал и сбросил одежду. Судя по напрягшейся спине девушки, та отлично знала, что он делает.
Он подошел к ней. Марджана не шевелилась, пока он закрывал ставни. Теперь они одни. Совсем одни. И никто им не помешает. И когда он прижался губами к ее волосам, она оцепенела.
— Мы так давно не были вместе, мой ангел, — хрипло пробормотал он.
Марджана вздрогнула, и он понял, что она испытывает то же исступленное желание, которое уже давно терзало его.
— Тосковала ли ты по мне так же сильно, как я — по тебе?
— Н-нет, вовсе нет, — не слишком убедительно выдавила она.
— Почему же ты так тяжело дышишь?
Она не ответила.
— Думаю, ты хочешь этого не меньше меня.
— Мехмет…
— Я знаю твое тело, Марджана. Знаю, как свести тебя с ума.
Он продолжал говорить, тихо, гортанно, все теснее прижимаясь к ее телу.
— Позволь свести тебя с ума, милая. Позволь ласкать тебя языком, руками, моим жаром. Я покрою поцелуями твою прелестную шелковистую кожу, заставлю тебя гореть от одного прикосновения…
Искры раскаленного желания пролетели между ними, когда Мехмет стал гладить шелковистую кожу живота, заставляя девушку инстинктивно выгнуться и положить голову ему на плечо. Она искренне пыталась сопротивляться соблазну, но тихий стон говорил яснее всяких слов, что она уступит.
Голод, неутоленный и примитивный, терзал обоих. Шейх чувствовал, что должен, нет, обязан подарить ей наслаждение, доставить радость. Так, чтобы она извивалась под ним, страстно моля о том, что ему не терпелось ей дать.
И Мехмета обуяло такое желание, что он боялся взорваться от одного прикосновения к ней. И все же вынудил себя не торопиться. Заставил ладони скользить медленно и плавно, заставил пальцы касаться едва заметно. Стон Марджаны стал для него лучшей похвалой.
— Ты вся горишь, верно? — шептал Мехмет. — Но я могу сделать так, что ты запылаешь.
Она уже пылала. Умопомрачительное возбуждение овладело ею, заставляя таять, слабеть, шататься на подгибающихся ногах.
— Не бойся, я не брошу тебя сейчас…
Мехмет подался вперед, и жар его дыхания опалил ее. Марджана дрожала от дерзкой близости. С бесконечной нежностью он провел языком по набухшей изюминке ее желания.
Пытка была поистине сладостной. Медленное скольжение пальцев по влажной чувствительной плоти. Ласки его губ, вбирающих набухший бутон. Неторопливое поглаживание языком. Ощущение было ошеломляющим.
Еще секунда — и она окончательно потеряла разум. Слишком слабая, чтобы устоять на ногах, Марджана беспомощно схватилась за плечи Мехмета, продолжавшего ласкать ее губами и языком. Девушка что-то бормотала, запустив пальцы в волнистую густоту его черных волос.
В голове не осталось ни единой мысли. Он играл на ней, как на музыкальном инструменте, точно зная, где коснуться, где надавить, чтобы заставить ее жаждать большего, умирать от желания. Язык продолжал обводить крошечный бугорок, а пальцы все порхали, порхали…
Теряя сознание от накатывающего наслаждения, Марджана выгнула шею.
— Ты готова взлететь в небеса, верно?
Она была готова. И больше не могла вынести кинжальных ударов наслаждения. Фонтаны огня, рожденные его губами, обжигали ее плоть и вызывали жалобные стоны. Она взорвалась мгновение спустя, содрогаясь и извиваясь под его бурными ласками, и, окончательно ослабев, обмякла.
Но Мехмет и не думал ее отпускать. Он по-прежнему посасывал бугорок, где сосредоточились все ее желания, хотя она тряслась, как в лихорадке, едва не ударяясь о стену. И в этот момент новая волна экстаза сотрясла ее, настолько бурная и мощная, настолько долгая, что Марджана закричала. И целую вечность не могла отдышаться. Не могла прийти в себя.
Все еще тяжело дыша, она взглянула на Мехмета. Его глаза свирепо сверкали, влажные губы изогнулись в довольной улыбке.
Он в последний раз прижался поцелуем к ее трепещущей плоти, прежде чем подняться. И к ее невероятному изумлению, он повернулся и спокойно опустился на ложе.
Все еще ошеломленная, Марджана наблюдала игру мускулов на его голой загорелой спине, размеренные движения упругих ягодиц…
— Теперь твоя очередь меня ублажать, — свысока объявил он. — Раздевайся. Я хочу видеть тебя.
Марджану возмутил его надменный тон. Даже если он намеренно дразнит ее игрой в хозяина и невольницу, чтобы отвлечь, она не собирается изображать его рабыню.
— Я не стану повиноваться тебе.
— Еще как станешь!
— Почему ты так в этом уверен?
— Потому что ты хочешь меня так же, как я жажду тебя.
Ничего не скажешь, тут он прав. Но Марджана все же не двинулась с места. Синие глаза зловеще потемнели.
— Я жду.
Марджана мигом ослабела. И совершенно неважно, что она все еще не простила Мехмета. Что он прекрасно сознает, какую власть заполучил над ней. Что сознает свое смертоносное обаяние, которым, как оружием, может легко разрушить ее оборону. Одного такого взгляда было достаточно, чтобы ее сопротивление дрогнуло. Недаром его глаза так жарко горели, словно сжигая плоть, все еще прикрытую одеждой.
— Неужто это и есть покорность? — требовательно спросил он. — Ты — моя рабыня. И твой долг — исполнять прихоти господина.
