Осип Назарук - Роксолана: Королева Востока
– Да благословится имя Аллаха! Надеюсь, все это смятение остановится на смерти Ахмед-баши и одного евнуха!..
– Может, и закончится.
Так рассуждали улемы Мухиддин Сирек и Кемаль Пашазаде. И оба ошибались.
Вскоре, в один прекрасный вечер, до стана вельможей, дворцовой стражи и большой казармы донеслась странная весть о том, что кем-то подогретая толпа народа осаждает резиденцию казненного Ахмед-баши и будто бы уже проломлена ограда.
Туда мгновенно отправились отряды янычар и сипахов. Но хоть и шли они быстро, остановить взятие и разграбление резиденции остановить не удалось. Начальник янычар, приказавший солдатам оттеснить толпу, упал, тяжело раненный камнем, а отряды лишь стояли и слушали крики толпы о том, что нужно уничтожить гнездо и род того, кто хотел украсть сына падишаха.
На глазах войска резиденция была разгромлена, все ее здания разрушены, а все его жены и дети были выволочены за волосы и никто не знал, что с ними случилось.
В тот день султана не было в Царьграде. По приезде он вызвал к себе Кассима – коменданта Стамбула, друга детства, которому доверял и к которому был очень привязан.
– Что произошло во время моего отъезда? – спросил он.
– Уничтожена резиденция Ахмед-баши. Его дети и жены изранены.
– Кто это сделал.
– Возмущенная толпа.
– Возмущенная кем?
– Государь, – откровенно ответил комендант Стамбула, – все следы указывают на то, что источник возмущения может находиться только во дворце.
– Ты допускаешь, что кто-то из из близких мне людей мог сознательно пойти на подобное зло?
– Я не допускаю этого. Мои лучшие сыщики не обнаружили ничего, что прямо указывало бы на это.
– Может, они просто боялись доложить об этом?
– Я хорошо их знаю и думаю, что они бы все рассказали.
Султан задумался. Он долго думал, а его товарищ с детских лет сидел возле него молча. Наконец Кассим добавил:
– Думаю, это самопроизвольный взрыв давнего недовольства народа Ахмед-баши, которым некие темные силы лишь воспользовались.
– И как бы ты посоветовал уладить это дело?
– Оно само уладится. Я долго советовался с моими старейшими людьми. Все считают, что нужно просто посоветовать семье Ахмед-баши выехать из Стамбула, а народу сказать, что в случае повторения беспорядков они будут без жалости подавлены с ведома падишаха.
– И больше ты ничего не предпримешь?
– Довольно я уже предпринимал. Кроме лишнего шума, мы уже ничего не сможем устроить.
– Пусть будет так, – сказал султан. – Но при повторении беспорядков их действительно нужно будет подавить решительно и безжалостно.
Вскоре вся семья Ахмед-баши оставила Царьград, и все затихло над Золотым Рогом. Султан ни слова не сказал любимой жене про это неприятное происшествие. Но она в действительности не была повинна в нем – толпа лишь почуяла злое намерение, зревшее в ней, как вода чувствует склон, по которому следует течь.
* * *Через несколько дней после нападения на дом Ахмедбаши первая жена падишаха, мать его первенца Мустафы, просила аудиенции у мужа. Падишах не мог отказаться.
Она пришла с маленьким сыном, вся в черном, с тщательно скрытым вуалью лицом. Когда она открыла лицо, то было видно, что оно прекрасно, но бледно и измучено тоской. С плачем она упала к ногам мужа и сказала:
– Прости, что просила о встрече. Но этой ночью у мне приснился страшный сон, будто кто-то опутал шнуром нашего сына (она указала на шею) вокруг шеи и… – плач не дал ей закончить.
Султан нахмурился и тихо ответил:
– Но как же я могу уберечь тебя от кошмаров?
– Позволь мне с сыном оставить столицу и поселиться у моей родни. У меня тяжкое предчувствие.
– С сыном? Но это невозможно! Он как мой наследник должен воспитываться тут, при дворе.
– Наследник? Еще неизвестно, согласится ли на наследование им власти та, от чьей воли зависит все во дворце, начиная от падишаха до коней в стойлах!..
– Женщина! – крикнул Сулейман.
– Может, это неправда? – спросила она дрожащим голосом. – Ничего подобного не было в твоем роду! Вся прислуга оглядывается на нее, а мне – матери престолонаследника великого государства Османов – не на чем поехать на молитву!..
– Мало разве коней и карет?
– Нет, не мало! Но как я покажусь на улицах Стамбула с первородным сыном падишаха в карете худшей, чем у нее, приблуды из Керван-Йолы, что…
Она не закончила – рыдания душили ее. Потом она встала и снова надела черную вуаль.
– Всем вам кажется, что вам достается что-то худшее, чем у остальных. А моя жена Эль Хюррем так же хороша, как и ты…
– Так же? Поэтому ли все остальные забыли, когда их посещал муж? А ты, отец, забыл, как выглядит твой сын от первой законной жены!.. И ты говоришь: «так же»!.. О Боже!.. Даже выехать отсюда нельзя – так и буду мучаться я в этих стенах?..
Она громко разрыдалась и шаталась от плача, как черная сосна шатается от сильного ветра, и говорила сквозь слезы что-то неясное.
Сулейман, которого никогда не покидала решимость, на этот раз не мог решить, что делать. Хотя видел и понимал ее удручающее состояние. Он подумал, что это – хороший повод избавиться в будущем от подобных сцен, которые могли, в случае повторения, уронить его в глазах прислуги и всего дворца. Он сказал:
– Что ж, может твою просьбу удастся совместить с воспитанием Мустафы при дворе. В свое время я сообщу тебе об этом.
Ис под вуали перестали доноситься рыдания. Послышался тихий, но острый как сталь голос:
– Совместить? В свое время? Знаю! Ты хочешь для начала посоветоваться с ней! Чтобы она решила это дело! Нет! Я беру обратно свою просьбу! И не уйду из дворца, пока меня и моего сына не выведут силой из мужниного дома живими или мертвыми!..
Она низко поклонилась и, всхлипывая, укрытая вуалью, вышла из покоев, сотрясаемая сдерживаемыми рыданиями.
Атмосфера в сарае становилась все более тяжелой. Разные мрачные слухи начали блуждать по всему султанскому дворцу. Мать падишаха стала беспокоиться о внуке…
XVI. Бог всемогущий
Рано утром в пятницу, на третью неделю месяца Хаваль с минаретов султанской столицы громко закричали исламские муэдзины:
– Аллаху Акбар! Ла-иллаха-ил-Аллах! Ва Магомет, расул Аллах! Гам алас сала!.. Гам алас сала!.. Гам алас сала!..
Каждую пятницу рано утром молодая султанша Эль Хюррем выезжала на молитву в мечеть в золотой карете, запряженной шестеркой белых лошадей, с охраной из конных янычар. Как всегда, под стенами по дороге нищие в два длинных ряда стояли, ожидая милостивую госпожу, мать принца Селима, протягивая руки и прося подаяния.
Кого там только не было! Кто только не стоял под стенами палат Роксоланы! Нищие турки, арабы, курды, татары и прочие мусульмане, стояли греки, армяне, итальянцы, венгры, валахи, поляки и другие христиане, стояли евреи и цыгане, и никого не обходили слуги султанши. Женщинам милостыню раздавали служанки, мужчинам – евнухи.
