Нора Робертс - Мятеж
Сирина знала, что он прав, и старалась с этим примириться.
— Вы будете маршировать на Лондон?
— С Божьей помощью.
Кивнув, она шагнула назад, не выпуская его руку.
— Теперь эта война вдвойне моя, как и твоя, так как я стала твоей женой. Я бы поехала с тобой, если бы ты позволил мне.
— Нет. Думаешь, я хочу видеть свою жену в роли девицы, следующей за армией? — Знакомое выражение глаз Сирины заставило Бригема изменить тактику. — Твоя семья нуждается в тебе, Рина.
«А как насчет моих нужд?» Но вопрос не сорвался с ее языка. Она ничем не поможет Бригему, следуя за ним в бой. Ее руки слишком слабы, чтобы держать саблю и защищать его, как он защищал бы ее.
— Ты прав, я знаю. Я буду ждать тебя.
— Я возьму тебя с собой. Здесь. — Бригем прижал к сердцу их соединенные руки. — Но я должен кое о чем попросить тебя. Если дела пойдут скверно… — Сирина покачала головой, но его взгляд остановил ее протесты. — В моей комнате есть сундук и сейф. В сейфе достаточно золота и драгоценностей, чтобы обеспечить безопасность тебе и твоей семье. В сундуке нечто более ценное, что я поручаю тебе хранить.
— Что именно?
Он провел кончиком пальца по ее щеке.
— Узнаешь, когда увидишь.
— Я не забуду, но этого не понадобится. Ты вернешься. — Сирина улыбнулась. — Помни, ты обещал показать мне Эшберн-Мэнор.
— Я помню.
Подняв руки, она начала расстегивать маленькие пуговицы на корсаже.
— Что ты делаешь?
Все еще улыбаясь, Сирина распахнула платье.
— Чего я не делаю, так это не собираюсь на прогулку с сестрой. — Она развязала атласный пояс на талии. — Прилично соблазнять своего мужа в такой час?
— Вероятно, нет. — Бригем улыбнулся, когда она сбросила сюртук с его плеч. — Но мы сохраним это в тайне.
Они занимались любовью на кровати под высоким балдахином, при ярком солнечном свете, проникающем сквозь окна. Утреннее платье валялось небрежной фиолетовой грудой. Стоя на коленях рядом с Бригемом, Сирина вытаскивала шпильки из волос, которые тотчас тяжелым золотым дождем упали на ее обнаженные плечи и грудь. Протянув руки, Бригем обернул волосы вокруг запястий и притянул Сирину к себе.
Их тела слились.
Оба вспоминали озеро и другое солнечное утро, наполненное любовью и страстью. Память об этом и мысли о туманном, в высшей степени неопределенном будущем объединяли их. Они отдавались друг другу, испытывая наслаждение, которого можно достичь только чистотой и страстью безраздельной любви.
Было 1 ноября, когда марш наконец начался. Многие, в том числе Бригем, убеждали принца начать кампанию раньше, пользуясь преимуществом, которое они приобрели, взяв Эдинбург. Но вместо этого Чарлз продолжал надеяться на активную поддержку Франции. Оттуда действительно приходили деньги и припасы. Но не люди. Силы Чарлза составляли восемь тысяч человек и триста лошадей. Он знал, что должен нанести один решительный удар, способный привести к победе или поражению. Как и прежде, он считал дерзость наилучшей стратегией.
Чарлз был высокого мнения о своих войсках, впрочем разделяемым и англичанами. Еще несколько месяцев назад над амбициями молодого принца и его немногочисленными хайлэндскими соратниками только смеялись. Затем он внезапно захватил Эдинбург. Его быстрые победы и флер, которым он окружал поражения англичан, вынуждали обеспокоенное правительство отзывать все больше и больше войск из Фландрии, направляя их фельдмаршалу Уэйду [45] в Ньюкасл.
Когда армия Стюарта под командованием лорда Джорджа Марри вошла в Ланкастер, она встретила мало сопротивления. Но торжество победы омрачало очень небольшое число английских якобитов, присоединившихся к шотландцам.
Холодной ночью Бригем сидел у костра с Уайтсмутом, прискакавшим из Манчестера. Люди вокруг согревались виски и заворачивались в пледы, спасаясь от холодного ветра.
— Мы должны были атаковать силы Уэйда. — Уайтсмут глотнул из своей фляги. — А теперь они спешно вызвали Камберленда, толстомясого сына электора, и он движется к ним через Мидлэндс[46]. Сколько у нас человек, Бриг? Четыре, пять тысяч?
— В лучшем случае. — Бригем взял флягу, но только уставился в огонь. — Принца тянут в разные стороны Марри и О’Салливан. Каждое решение принимается после мучительных дебатов. Если хочешь знать правду, Джонни, мы упустили принципиальный момент в Эдинбурге и можем никогда не вернуть его.
— Но ты остаешься?
— Я присягнул принцу.
Некоторое время они сидели молча, прислушиваясь к вою ветра над холмами.
— Ты знаешь, что некоторые шотландцы потихоньку покидают армию, возвращаясь домой?
— Знаю.
Только сегодня Иэн и другие вожди совещались друг с другом. Они намеревались удержать своих людей. Бригема интересовало, понимают ли они или кто-нибудь еще, что блестящие победы их немногочисленной и скверно экипированной армии были обязаны тому, что люди сражались не только по приказу, но и от души. Теперь энтузиазм исчез, а вместе с ним тают и шансы на успех.
Покачав головой, Бригем перевел разговор на практические дела:
— Мы достигнем Дерби завтра. Если мы быстро и внезапно атакуем Лондон, то еще можем увидеть законного короля на троне. — Бригем глотнул виски, когда кто-то заиграл на волынке печальную мелодию. — Мы еще не побеждены. Судя по принесенным тобой новостям, в городе паника и электор готовится отбыть в Ганновер.
— Надеюсь, он там и останется, — пробормотал Уайтсмут. — Господи, как же холодно!
— На севере ветер резкий, как удар клинка.
— Если нам повезет, мы вернемся к твоей жене в ее Хайлэндс к Новому году.
Бригем выпил снова, в глубине души понимая, что для этого требуется нечто большее, чем везение.
В Дерби, всего в ста тридцати милях от Лондона, Чарлз проводил военный совет.
За окнами падал снег. Люди сидели вокруг стола в комнате, мрачной от свинцового неба и выражения лиц. В камине горел огонь, но, несмотря на его потрескивание и шипение, явственно слышался звук ледяного ветра.
— Джентльмены, — заговорил Чарлз. — Я ищу совета у вас, давших клятву верности моему отцу. Мы нуждаемся в дерзости и единстве.
Взгляд его темных глаз обшаривал комнату, задерживаясь на каждом человеке. Присутствовали Марри и тот, кого он считал колючкой в боку — О’Салливан. Бригем наблюдал за ними, храня молчание, так как принц продолжал говорить.
— Мы знаем, что три правительственные армии угрожают атаковать нас и что моральный дух наших войск падает. Удар на столицу, острый, как рапира, — теперь, пока мы еще помним наши победы, — единственный наш выход.
