Анн Голон - Анжелика. Королевские празднества
Ее разбудил крик с улицы:
— Гаспаша! Гаспаша!..
Над городскими крышами плыла полная луна. Со стороны порта и с главной площади все еще доносились радостные возгласы и песни, но в этой части города было тихо, почти все жители спали, сраженные усталостью.
Анжелика выскочила на балкон и увидела Куасси-Ба, стоящего в полосе лунного света.
— Гаспаша!.. Гаспаша!..
— Подожди, я сейчас тебе открою.
Босая, она бегом спустилась вниз, зажгла свечу и повернула ключ в замочной скважине.
Мавр тотчас одним ловким движением проскользнул внутрь. Его глаза странно блестели. Он дрожал, словно от ужаса.
— Откуда ты?
— Оттуда, — Куасси-Ба неопределенно махнул рукой. — Мне нужна лошадь. Скорее дайте мне лошадь!
Он по-звериному оскалился.
— На хозяина напали, — прошептал он, — а у меня не было с собой большой сабли. Ох, почему я не взял сегодня большую саблю!
— Как напали, Куасси-Ба? Кто напал?
— Не знаю, гаспаша. Откуда мне знать, бедному рабу? Паж принес записку. Хозяин пошел куда-то. Я следом. А во дворе того дома людей почти не было, только карета с черными занавесками. Из нее выскочили мужчины и окружили моего сеньора. Хозяин вытащил шпагу, но врагов становилось все больше. Они схватили его. Бросили в карету. Я прицепился сзади, но два лакея взобрались на ось и били меня, пока я не упал, но одного из них я тоже свалил и задушил.
— Ты его задушил?
— Своими руками, вот так, — сказал он, открывая и закрывая розовые ладони, точно тиски. И я побежал по дороге. Было ужасно жарко, и я так хотел пить, что язык стал больше головы.
— Иди попей, потом расскажешь.
Анжелика прошла за ним к конюшне, где мавр схватил ведро с водой и долго, жадно пил.
— Сейчас, — сказал он, вытирая толстые губы, — я возьму лошадь и помчусь за ними. Я их всех зарублю моей большой саблей.
Разворошив сено, Куасси-Ба вытащил оттуда свой нехитрый скарб и кривую саблю. Пока мавр снимал с себя разодранный в клочья, испачканный в пыли атласный наряд и надевал простую ливрею, Анжелика, стиснув зубы, отвязала и вывела из стойла его лошадь. Соломинки ранили ее босые ноги, но графиня де Пейрак не замечала этого. Она словно очутилась в кошмарном сне, мучительно длинном, который никак не кончался…
Как будто она бежала к мужу, протягивала к нему руки, но понимала, что никогда не сможет его догнать, никогда…
Анжелика смотрела вслед черному всаднику. Подкованная лошадь копытами выбивала искры из круглых булыжников мостовой. Постепенно топот копыт затих, и на смену ему пришел чистый колокольный звон, призывающий христиан к заутрене, чтобы вознести благодарственный молебен. Забрезжил прозрачный рассвет.
Королевская брачная ночь подошла к концу. Инфанта Мария-Терезия стала королевой Франции.
Глава 15
Наступило десятое июня. Утром в опочивальню молодой королевы явилась свита, чтобы сопроводить ее к мессе, после которой Мария-Терезия отправилась на прогулку с королевой-матерью и королем. Людовик пребывал в превосходнейшем настроении. Он шутил, смеялся, был нежен с молодой женой и оказывал ей знаки внимания, на которые было приятно смотреть. И все же в воздухе витало какое-то скрытое напряжение.
Поутру король объявил супруге о своем окончательном решении: она должна расстаться с испанской главной камер-дамой, поскольку ее присутствие нарушает установленный при французском дворе обычай, согласно которому эту должность может занимать лишь дама из французской знати.
Несмотря на то что молодая королева была влюблена в своего блистательного супруга, и ее сердце покорил оказанный французским двором любезный прием, новость стала для нее тяжким ударом. Она снова и снова повторяла, что ее обещали не разлучать с любимой cámara-mayor.
Как ни старались сохранить протест молодой королевы в тайне, слухи о сказанных ею словах вскоре распространились среди придворных, и те с интересом ожидали, примет ли она решение Людовика с той же кротостью и покорностью, которые выказывала до сих пор. Мария-Терезия ответила королю, что отныне воля царственного супруга для нее закон, что она оставила нежно любимого отца, родину и все самое дорогое, все, к чему она была привязана, чтобы полностью отдать себя ему. Она согласилась на это с радостью, но теперь молит супруга оказать ей взамен незначительную милость — позволить всегда находиться рядом. Если Его Величество тоже покинет ее, разочарованию Марии-Терезии не будет предела.
Неудивительно, что польщенный Людовик тотчас выразил готовность оказать супруге эту милость. Он позвал главного квартирмейстера двора и приказал ему «никогда не разлучать короля с королевой во время путешествия в Париж, какими бы крохотными ни были дома, в которых им придется останавливаться».
Уже к полудню взволнованная, утирающая слезы толпа стояла на берегу Бидассоа. Графиня де Приего и почти все испанцы возвращались к себе на родину. Кардинал Мазарини вручил графине украшенную бриллиантами шкатулку с портретом короля. Молодая королева хотела поделиться счастьем с родными и попросила главную камер-даму взять шкатулку с собой, произнеся на прощание: «Скажите там, в Испании, что оригинал похож на портрет, но только еще красивее».
* * *На следующий день, когда Анжелика бесцельно бродила по главной площади, какая-то дама остановила ее, обратившись со словами возмущения.
Король есть король, да или нет? Как и положено мужьям, он должен настоять на своей воле и оставить в окружении Марии-Терезии только пятерых испанцев: исповедника, врача, хирурга, племянника Молины и саму Молину — камеристку, которая служила еще матери Марии-Терезии и к которой молодая королева привыкла с детства. Их нельзя разлучать. Графиня де Приего тоже служила Изабелле Бурбонской в должности главной камер-дамы, но это не имело значения. Роль придворной дамы, больше того, главной камер-дамы, слишком важна во Франции, чтобы поручить ее иностранке, да к тому же испанке, не имеющей ни малейшего представления о французской моде. «Страж инфанты» чудовищен! К тому же какое оскорбление для мадам де Навай, которая приложила столько усилий, пытаясь заполучить эту должность! Поначалу ее труды не увенчались успехом, ведь вместо нее назначили жену маршала де Гебриана, но та скончалась перед самым отъездом к границе, так и не успев приступить к своим обязанностям, и тогда мадам де Навай наконец удостоилась желанной должности.
Мария-Терезия вскоре привыкнет к новому окружению, тем более что теперь рядом с ней куда более улыбчивые лица, чем в мадридских дворцах или в Эскориале. Конечно, у королевы были все основания возмутиться, что, собственно, она и сделала! Никто не ожидал подобной смелости от миниатюрной инфанты! Она сказала королю, что взамен принесенных ею жертв она просит у мужа «незначительной милости» — всегда быть рядом и не причинять «разочарования» своим уходом. Даже при плохом знании французского этикета и традиций она, как истинная инфанта, отлично сознавала свои права наследницы Габсбургов… Она так и сказала — «разочарование»!
