Памела Джонсон - Кристина
— Можно или нельзя?
— Пожалуйста, если вам так хочется, — ответил Нэд. — Но цветок уже увял. — Он отстранил протянутую руку Айрис, немного задержав ее в своей, затем вынул цветок из петлицы и воткнул его Айрис в волосы.
— Вы просто душка! — воскликнула она. — Кристи, какой он милый! Ты счастливица, просто счастливица. Ты обязательно должна привести его ко мне, обещай!
И вдруг я услышала, что обещаю ей это. Я была на грани слез. Я вовсе не была ни взрослой, ни сильной, как мне казалось, и я ненавидела Айрис за то, что она лишила меня моей силы и драгоценной уверенности. Мне захотелось, чтобы Нэд поскорее увел меня отсюда.
— Я смертельно устала, — сказала я.
Нэд подозвал официанта.
— Ну, хорошо, — сказал он, а затем, повернувшись к Айрис, спросил: — Вас подвезти? У меня машина.
— Как это мило! Но, увы, я не могу. Я должна быть на какой-то глупой вечеринке и если не потороплюсь, то не смогу даже сменить грим. — Она звонко засмеялась. — А это совершенно необходимо. Клянусь, я бы с удовольствием сменила и лицо, если бы это было возможно.
Она нагнулась, чтобы поцеловать меня. От нее пахло фиалками от ароматных лепешек, которые она, как это ни странно, действительно любила.
— Мне кажется, он очень мил, — сказала она мне так, словно мы с ней были одни. — Желаю вам бездну счастья, и не забывай свою бедную одинокую подружку, которая обожает тебя. — Затем она повернулась к Нэду и окинула его задумчивым взглядом. — Нет, я, пожалуй, не буду вас целовать. Мы еще недостаточно знакомы. — Она погладила его по щеке гвоздикой, которую он ей подарил, и убежала, провожаемая удивленными и восхищенными взглядами публики.
— Пойдем, — сказал Нэд. Оживление его моментально исчезло. Потом уже, когда мы ехали в машине домой, он заметил:
— Очень смешная девица.
Мне тогда показалось, что он сказал это лишь для того, чтобы обмануть меня. Как и все, он не устоял перед чарами Айрис, он позволил ей обворожить себя. Она готова была отнять у меня даже Нэда, который мне, собственно, уже не нужен.
— Она может позволить себе быть смешной, — ответила я сухо, — но вот когда это позволяет себе взрослый мужчина…
— Да, она забавная.
— Она очень красивая.
— Конфетная красота. Не чувствуется характера.
— Однако ты охотно подарил ей этот дурацкий цветок.
— Простая любезность.
— Вздор! — воскликнула я, а сердце мое чуть не разрывалось от горя. Они теперь обязательно встретятся. Они договорились об этом во время танцев.
Нэд вдруг остановил машину. Мы были на Гровенор-Плейс. Неожиданно налетевший ветер зашумел деревьями дворцового парка. Нэд протянул ко мне руки. Я бросилась ему на шею.
— На следующей неделе, — сказал он, — как было решено.
— На следующей неделе.
Волнение от его близости еще никогда не было таким сильным. Я впервые испытывала его и испугалась.
— Все будет хорошо, — сказал он. — Мы будем счастливы.
— Конечно, будем.
— Мне было нелегко эти дни, — сказал он и, отстранив меня, снова взялся за руль.
В этот вечер я ложилась спать в состоянии восторга и странного смятения и думала, что не усну. Но я тут же уснула и проспала без сновидений до шести часов утра, когда с наступлением рассвета серая комната спешила принять знакомые очертания, чтобы не дать мне увидеть свои таинственные ночные превращения. Я села на постели, трезвая, полная дурных предчувствий, страстно желая, чтобы кто-нибудь вошел, поговорил со мной и успокоил, — кто угодно, пусть даже Нэд, которого я совсем не хотела видеть (как могла я мечтать о нем?), потому что я поняла, что натворила Айрис.
Она явилась, как бог из машины, равнодушный, коварный, озорной бог, само воплощение зла, и вырвала мою судьбу из моих рук.
Она предала меня.
Часть третья
Глава I
Хэттон предупредил меня, что мне не понравится подарок, но он ошибся. Это были красивые часы с циферблатом в виде солнечного диска в ореоле лучей; их выбрал сам мистер Бэйнард, который вспомнил, что год назад я любовалась такими же часами у нас в конторе. Это неожиданное внимание со стороны человека, от которого я меньше всего этого ожидала, тронуло меня до слез. Я не любила контору, но теперь, когда пришло время с нею расстаться, мне казалось, что я покидаю что-то обжитое и близкое, своих друзей, прощаюсь с известным ради неизвестного. Я стояла в кабинете мистера Фосетта, меня окружали мои бывшие сослуживцы, держа стаканы с хересом, и я пыталась найти слова, которые звучали бы убедительно.
Натянутость церемонии прощания несколько разрядилась, когда выяснилось, что часы слишком тяжелы для меня и мне одной не довезти их на автобусе. Хэттон вызвался помочь мне, но мистер Бэйнард резким голосом заметил, что он должен съездить в отель «Клэридж» к некой миссис Фиппс за деньгами. Мистер Фосетт предложил было мисс Клик проводить меня (глаза бедняжки наполнились слезами, ибо она торопилась на свое первое свидание в парк Кен-Вуд), но потом поднял часы и убедился, что они тяжелы даже для нас двоих. Тогда он предложил Хэттону вызвать для меня такси.
— Конечно, за мой счет, — сказал он, а затем заторопился: — Мне пора. До свидания, мисс Джексон, и желаю всяческого благополучия в вашей новой жизни.
— Время не ждет! — в свою очередь воскликнул мистер Бэйнард. — Если я не потороплюсь, мне влетит от жены. В нашей семье любят пунктуальность. — И на прощание заметил специально для меня: — Нашей новенькой придется прежде всего научиться пунктуальности, или ей не поздоровится у меня.
Он ушел, ушел и мистер Фосетт. Мисс Клик, для которой я была уже в прошлом, незаметно исчезла, спеша навстречу своему счастью.
Только мисс Розоман и Хэттон помахали мне на прощанье рукой, когда я уселась в такси и положила рядом с собой свой подарок. Мне было обидно, что остальные не захотели дождаться этой минуты. Ведь произошла такая важная перемена в моей жизни, а многие перемены переносятся легче, если их смягчить соответствующей церемонией. Но, видимо, эта перемена была важна только для меня одной; при этой мысли я почувствовала себя маленькой и одинокой. Я говорила себе, что должна радоваться тому, что рассталась с утомительной и однообразной рутиной ради жизни, полной приятных волнений и надежд. И все же, глядя в окно такси на мелькавшую мимо Риджент-стрит, на деревья Сент-Джеймсского парка, колышущиеся под жарким и пыльным осенним ветром, на проплывшую мимо арку, на Конститьюшн Хилл и огромную колесницу, словно уносящуюся в небеса, я почувствовала невыразимую грусть. Нащупав рукой один из лучей циферблата, проколовший зеленое сукно, в которое были завернуты часы, я крепко ухватилась за него, словно за протянутый мне палец.
