Лиз Карлайл - Никогда не влюбляйся в повесу
Он мощными толчками задвигался в ней. С губ Камиллы срывались крики — и Ротуэлл жадно упивался ими, словно песней сирены. Они одновременно достигли вершины наслаждения — словно океан, закружив обоих, выбросил их на гребень волны. И внезапно Ротуэлл ощутил, что впервые за много лет в душе его воцарились мир и покой.
Когда он пришел в себя, руки у него тряслись.
— Все… — пробормотал он, припав лбом к ее плечу. — Все, Камилла. Я сделал все, что ты хотела.
— Что, дорогой? — Взгляд ее темных глаз впился в его лицо. — Что ты сделал?
— Дал тебе то, что ты просила, — рявкнул вдруг он. — Ребенка, о котором ты мечтаешь. А если нет… что ж, не беда, попытаемся снова. И снова. Пока у меня не получится все как надо.
— Я хочу кое о чем тебя спросить… — нерешительно пробормотала Камилла.
Ротуэлл поздравил себя с тем, что в последний момент успел проглотить негодующее «нет». Стареет, наверное, с усмешкой подумал он.
— О чем?
— Я спрошу только один раз. — Камилла, лежа на боку, задумчиво разглядывала тлевшие в камине угли. — Если ты не сможешь или не захочешь ответить, я не обижусь. И спрашивать больше не буду.
— Прекрасное качество, особенно в жене, — одобрил Ротуэлл.
Краем глаза он следил, как Камилла играет бахромой покрывала, наматывая ее на палец. Молчание длилось так долго, что он уже решил, что она передумала. Но тут она вновь открыла рот и задала ему всего один очень короткий вопрос:
— Ты болен?
Когда он не ответил, Камилла повернула к нему голову — в ее широко распахнутых глазах он прочел тревогу.
Какое-то мгновение он смотрел ей в глаза. Потом, не в силах выдержать ее взгляд, отвернулся.
— Что-то серьезное? — тихонько ахнула она. Ротуэлл, сцепив зубы, разглядывал потолок, словно надеялся прочитать там ответ.
— У меня была нелегкая жизнь, Камилла, — наконец проговорил он. — Однако до сих пор это меня не убило.
Его слова будто повисли в воздухе.
— Ты болен, — глухо повторила она. На этот раз совсем другим тоном.
Отшвырнув одеяло, Ротуэлл сел — по его мнению, продолжать разговор не было смысла, тем более что главное было сказано.
— Светает, — буркнул барон. — Я пойду к себе. А ты отдыхай.
Молча собрав с пола разбросанную одежду, Ротуэлл, не оглядываясь, прошлепал к двери. Ему не нужно было смотреть на Камиллу, чтобы понять, что она обижена. Опять, чертыхнулся он… опять он сделал что-то не так! В первый раз с того треклятого дня, как он впервые побывал на Харли-стрит, к глазам Ротуэлла подступили слезы. Он оплакивал упущенные возможности и свою жестоко исковерканную жизнь… того наивного юношу, которым когда-то был, и очаровательную молодую женщину, которая заслуживала гораздо лучшей участи.
Стоило ему только взяться за ручку двери, как Камилла села, и он снова услышал ее голос.
— Ротуэлл, — тихонько окликнула она, — ты не забыл, что я только что сказала?
Обернувшись, он увидел ее лицо, смутно белевшее в свете свечи.
— О чем?
— О том, что задам этот вопрос всего один раз. — Голос ее дрогнул. — Повторяю, я не стану больше спрашивать. Я не унижусь до того, чтобы просить тебя — ни о чем. И никогда. Даже об этом… о том, чем мы только что занимались… несмотря на все наслаждение, которое ты даришь мне. Ты понял?
И тут, стоя, голый, с сильно бьющимся сердцем, он наконец догадался. Она пыталась заставить его сделать выбор — выбор между настоящей близостью, которая может быть между мужчиной и женщиной, и просто утолением страсти.
Камилла, не отрываясь, смотрела ему в лицо. Он видел ее глаза, полные невыплаканных слез. Проглотив комок в горле, Ротуэлл молча кивнул на прощание и выскользнул за дверь.
Глава 10
Чин-Чин отправляется в Сити
Странная атмосфера воцарилась в последующие дни в доме на Беркли-сквер. Камилла жила и двигалась как автомат, не чувствуя ничего, кроме боли в сердце.
К вящему изумлению прислуги, Ротуэлл почти не покидал дом, большую часть дня просиживая у себя в кабинете в компании книг, бутылки бренди и маленького спаниеля, которого он при каждом удобном случае проклинал на чем свет стоит. Иногда, проходя мимо двери кабинета, Камилла случайно слышала его голос — и понимала, что он разговаривает с собакой. Как ни странно, она ловила себя на том, что начинает испытывать нечто вроде ревности.
Бывали дни, когда Ротуэлл выходил к столу совершенно больным, но если он и страдал от внезапных приступов — а Камилла готова была поклясться, что так оно и было, — то предпочитал это скрывать. По молчаливому уговору ни один из них не возвращался к недавнему разговору.
Поразмыслив хорошенько, Камилла решила, что не станет вмешиваться. В конце концов, Ротуэлл не требовал от нее ничего, кроме верности… ну, и еще известной вежливости. Он с самого начала твердо дал понять, что намерен жить своей жизнью.
«Ты должна жить собственной жизнью, а не зависеть от меня», — сказал он как-то раз. И она согласилась. К тому же она ведь сама этого хотела, разве нет? Тогда почему ее так ранили его слова?
Как она успела заметить, Ротуэлл почти не спал — однако неизменно приходил к ней почти каждую ночь. Обычно это бывало под утро, когда он, прошатавшись всю ночь бог знает где, возвращался домой. Она больше не пыталась выяснить, где он пропадает, и почти не видела его. Камилла твердила себе, что это ничего не значит. Если не считать ночей, которые они проводили вместе, да редких встреч за столом, их разделяла пропасть, которую ни один не пытался переступить. И хотя это было обидно, Камилла не делала попыток перекинуть через нее мост. Ее муж сам этого хотел — и в конце концов, убеждала она себя, так даже лучше. Она вовсе не мечтает о сердечной близости с ним. Больше того, именно этого она когда-то поклялась избегать.
Но сердце ее упорно отказывалось с этим примириться. Камилла начала понимать, что пришло время взглянуть правде в глаза: несмотря на широкие плечи и могучее телосложение, ее муж болен, причем серьезно. Даже за те несколько недель, что прошли со дня их свадьбы, его лицо заметно осунулось.
Были и другие признаки — те самые, которые Камилла в свое время замечала и у матери. Бессонница. Постоянно возбужденное состояние. Отсутствие аппетита. Раздражительность. К тому же Ротуэлл много пил и глухо тосковал — и Камилла боялась, что все это сведет его в могилу.
Камилла пыталась не думать о его жарких объятиях. О том, как она каждую ночь лежит в постели, считая минуты до его прихода. В полупустом неуютном доме Ротуэлла дни тянулись мучительно медленно.
Конец этой тоскливой жизни пришел в тот день, когда Ротуэлл отвез Камиллу к поверенным ее покойного деда, чтобы, так сказать, подтвердить ее статус замужней дамы. То, что этой встречи не избежать, Камилла поняла, когда среди вещей покойной матери обнаружилось письмо деда, — и с тревогой ждала этого дня. Но странное дело… в присутствии угрюмого, с суровым лицом Ротуэлла весь ее страх куда-то исчез.
