Анастасия Логинова - Усадьба
Хоть бы эта история получила как можно меньше огласки…
А потом я вдруг отчетливо услышала выстрел. Даша вскинула голову, ахнула и медленно произнесла:
— Они убили его…
Она не рыдала теперь, однако слезы сплошным потоком хлынули из ее глаз.
Я же тотчас бросилась из комнаты, выбежала в холл и – первым делом увидела Андрея, стоящего в проеме дверей в столовую спиной ко мне. В руке его был револьвер – еще даже немного дымившийся. Я не совладала с собой и вскрикнула, а он тотчас обернулся.
— Жаль, что мы не встретились в другой раз, Лиди… - произнес он, а губы его почему-то расплывались в улыбке.
Кажется, целую вечность я не могла даже пошевелиться – только безотчетный страх наполнял меня. А Андрей в течение этой вечности медленно поднимал руку с револьвером – подносил к своему виску. Я все еще не в силах была ни пошевелиться, ни произнести ни звука и уже, наверное, смирилась с неизбежным, когда руку Андрея с револьвером перехватил Ильицкий, вылетевший из столовой.
— Ты что?! Ты что!.. – кричал он, пытаясь отобрать оружие, а в глазах Евгения стоял неподдельный страх.
Мне же сделалось по-настоящему дурно. Я устояла на ногах, однако происходящее стала воспринимать как-то отрывочно, будто во сне.
Андрей, выпустив из рук револьвер, скрежетал зубами от бессилия, упершись лбом в плечо Ильицкого, а тот, страшно взволнованный, что-то ему говорил. Пройдя мимо них в столовую, я сразу увидела Васю, лежащего на полу в разливающейся под ним луже крови. Глаза его смотрели в потолок, и совершенно точно, что он был мертв. Над ним рыдала Натали, пытаясь дозваться до уже мертвого брата. Я хотела было подойти к ней, протянула руку, но Натали неожиданно резко и зло меня оттолкнула:
— Не подходи! Ты добилась своего, Лиди, добилась! Уходи, я не желаю видеть тебя, уходи!
И разрыдалась пуще прежнего, бросившись уже не к брату, а к Мише.
Эти ее слова я слышала отчетливее, чем увещевания всех остальных, и они долго еще звучали в моей голове. Меньше чем через час я покинула усадьбу.
Что касается Даши, то, воспользовавшись суетой в доме, она исчезла в тот день – больше никто из домочадцев ее не видел. Митенька же остался в усадьбе на попечении родственников, и можно было только надеяться, что судьба убережет его, не позволив никогда узнать правду о родителях.
***Мне же нечего было больше делать в этом доме – право, я разрушила здесь все, что могла. Через полчаса я уложила свои вещи и спустилась во двор, где в коляске уже дожидался меня Платон Алексеевич. Однако тот не смотрел даже на меня, а напряженно глядел куда-то поверх моей головы.
– Что это там? – спросил он. - Никак горит что-то?
Я живо обернулась и действительно увидела столб черного дыма, возвышающийся в глубине парка. И тотчас поняла, что это горит изба Лизаветы. Едва ли она загорелась сама – ее подожгли. Ильицкий, очевидно.
— Платон Алексеевич, давайте поскорее уедем, прошу вас, - едва слышно попросила я.
Двуколка уже выезжала за ворота, когда я услышала окрик:
— Никифор! Стой! – это был Ильицкий.
Запыхавшись, он догонял коляску, ухватился рукой за дверцу, тяжело запрыгнул внутрь, усевшись рядом с Платоном Алексеевичем, и потом только спросил:
— Вы на вокзал? Дозвольте, я провожу, я ведь даже не поблагодарил вас… и вас, Лида.
— Не утруждайтесь, - резко сказала я, стараясь не смотреть на него.
— Что уж ты, Лиди, пускай молодой человек проводит. Не груби, - Платон Алексеевич глядел на меня строго, хотя именно в этот момент мне казалось, что глаза его улыбаются.
— Натали так и не вышла вас проводить? – отчего-то нервничая, спросил Ильицкий, который совершенно точно не собирался покидать коляску вне зависимости от позволения Платона Алексеевича.
— Натали ненавидит меня, – ответила я сухо.
Ильицкий отозвался не сразу, но самоуверенно и с некоторой ленцой в голосе:
— Она не умеет ненавидеть. Скоро она все поймет и простит вас, вот увидите.
Лучше бы он вовсе не поднимал эту тему – не знаю, когда я смогу думать о Натали спокойно:
— Может быть, поймет, но не простит. Я бы не простила.
— К счастью, она – не вы.
Более мы не разговаривали. Платон Алексеевич пытался поддерживать беседу – до вокзала как-никак путь неблизкий – но Ильицкий отвечал ему сухо и невпопад, а я делала вид, что и не слушаю их, отвернувшись в сторону. Признаюсь, что тогда в сердце моем с новой силой вспыхнула надежда. Он так бежал за коляской – зачем? Может быть, чтобы сказать те самые слова, которые я так хочу услышать?
Уже на перроне, когда денщики Платона Алексеевича давно внесли багаж, а большинство пассажиров устроилось на своих местах, мы все еще стояли втроем, и мужчины говорили о вещах явно неинтересных им обоим.
Когда раздался первый гудок, Платон Алексеевич демонстративно поглядел на часы и заметил:
— Что ж… нам, Лиди, пора бы идти.
— Да, вам, Платон Алексеевич, действительно пора бы уже идти, всего доброго, - в голосе Ильицкого явно чувствовалось раздражение. Должно быть, он и сам это понял и мгновенно сменил тон: - еще раз от души благодарю вас за все.
— Н-да… так пойдем, Лиди? – Платон Алексеевич выжидающе смотрел на меня но, очевидно, поняв, что сейчас я никуда идти не намерена, снова произнес: – н-да… тогда я пойду один. Найду пока места. Жду тебя самое большее через три минуты.
Он без слов приподнял шляпу, прощаясь с Ильицким, и направился к дверям, оставляя нас наедине, так как другим встречающим-провожающим едва ли было дело до нас с Евгением.
А я занервничала еще больше, буквально слыша, как тикают часы, отсчитывая эти три минуты. И заговорила первой, понимая, что иначе мы так и будем молчать.
— Это ты поджог избу?
— Я, - неохотно признал Ильицкий, - давно нужно было это сделать.
И снова повисло молчание: я теребила перчатку и безотчетно смотрела на готовящийся к отбытию поезд, Ильицкий барабанил пальцами по трости и смотрел в другую сторону. Все-таки мы решительно не умеем разговаривать друг с другом – видимо, действительно у нас нет будущего.
Раздался протяжный гудок – уже второй. Мне просто надоело ждать, и я выпалила, сама не знаю, зачем:
— Знаешь, оказывается Лизавета ходила в ту избу, чтобы вылечить Максима Петровича. Я вот только все гадала, для чего она пошла туда в последний раз, когда ее муж был уже мертв, - я нервно и не к месту улыбнулась. - Точно этого уже никто не скажет, но сама я все больше убеждаюсь, что она попробовала расширить, так сказать, сферу деятельности и выучиться делать привороты – или как там у них, у ведьм, это называется. И, видимо, у нее вполне неплохо все вышло. Я пойду, пожалуй, Евгений Иванович…
— Лида, постой! - он дернулся ко мне и даже схватил за руку в волнении. – Не работают ее привороты, плохая из Лизы ведьма!
Он произнес это, цепко глядя мне в глаза, и явно боролся с собой, чтобы сказать еще что-то. Но вымолвил лишь:
— Прощай.
Однако так и не отпускал мою руку и будто ждал чего-то. Будто его «Прощай» было вопросом. Возможно, мне и стоило что-то сказать – возможно, это даже изменило бы исход беседы. Но я очень разозлилась на него в тот момент – за его глупую неуместную нерешительность, причину которой я не понимала. Потому я с силой выдернула руку и, ничего не ответив, почти бегом направилась к дверям.
***На той же неделе Ильицкий отбыл в свою часть, расквартированную сейчас в Асхабаде[42], а чуть позже был командирован южнее, на границу с Афганистаном. Граница та считалась весьма условной из-за постоянных, неконтролируемых набегов афганцев: русские солдаты и офицеры гибли там почти ежедневно. Андрей, осужденный военным трибуналом за убийство, был направлен туда же – и многие сочли это слишком суровой мерой.
Но я этого пока не знала, а только смотрела из окна тамбура на Ильицкого – видела, как беспокойно метался его взгляд по перрону, видела даже, что он едва сдерживается, чтобы не войти в вагон следом. А потом прозвучал третий гудок, и поезд медленно тронулся, увозя меня обратно в Петербург.
июль 2013 года
1
Цыган (фр.)
2
Глупость бывает двух родов: молчаливая и болтливая (О.Бальзак)
3
Правящий в те годы император Александр III
4
Собеседник (фр.)
5
Холестерин (фр.)
6
Каникулы (фр.)
7
Мировоззрение (фр.)
8
Революционеры (фр.)
9
Вторая империя — период в истории Франции с 1852 по 1870. 2 декабря 1852 года в результате плебисцита была установлена конституционная монархия во главе с племянником Наполеона I Луи Наполеоном Бонапартом, принявшим имя Наполеона III.