Мэри Пирс - Горький ветер
— Вы имеете в виду, что следили за ними, а они не знали?
— Ненамеренно, просто так вышло.
— Что они делали, когда вы их увидели?
— Она провожала его до ворот. Он обнимал ее за шею. Они казались большими приятелями.
— Это, должно быть, вас разозлило.
— Нет, — сказал Том, — к тому времени я уже не злился.
— Но вы злились вначале?
— Когда я узнал, что она лжет насчет ребенка, меня это страшно разозлило. Я даже мог бы ее ударить.
— Вполне естественно, я думаю. Любой бы чувствовал то же самое. Но когда вы ударили жену, мистер Маддокс, что конкретно вы использовали? Молоток? Палку? Каминные щипцы?
— Я ничего не использовал! — сказал Том.
— Просто голыми руками, вы хотите сказать?
— Нет. Я ее вообще не трогал.
— Может быть, вы хотели только шлепнуть ее? Так, слегка, ладонью. Или слегка толкнули, так что она упала и ударилась головой?
— Сдается, что вы пытаетесь меня запутать. Вы наслушались этих историй о моем отце.
— Это случилось дома или вы уговорили ее пойти погулять по лесу?
— Хватит вопросов! — сказал Том. — Вы задаете те же самые снова и снова. Больше я ничего не скажу, даже если вы будете делать это до самого судного дня.
— У вас, разумеется, было достаточно времени, — сказал Данз, — чтобы решить, какую историю нам рассказать.
Он выдвинул из-под стола стул и сел напротив Тома. Потом открыл папку и достал несколько бумаг.
— Это о трибунале, когда вы были в армии.
— Да? Что там? — спросил Том.
— Вас обвинили в отказе подчиниться приказу. Вы были признаны виновным и получили пять дней штрафного батальона.
— Вам лучше знать. Вы выясняли это.
— Что это был за приказ, которому вы отказались подчиниться?
— Там что, не написано?
— Деталей немного. Даже в военном суде, кажется, не спросили, что это был за приказ.
— Конечно. Это их не устраивало.
— Каков был приказ, мистер Маддокс?
— Меня назначили в команду для расстрела.
— Что заставило вас отказаться? Расстройство желудка?
— Я не гожусь для расстрела своих же товарищей. У них не было права назначать меня. Им это было известно.
— А как насчет сержантов, мистер Маддокс? Вы одобряли их убийство? Точнее, одного сержанта, по имени Таунчерч? Из-за которого вы пострадали, я так понимаю?
— Я и еще несколько человек.
— Его смертельно ранили в спину, хотя он был лицом к врагу. И умирая, этот человек сделал определенные заявления. Так мне сказали в Кэплтоне.
— Я никогда не убивал его, если вы это хотите сказать. Это был более чем очевидный несчастный случай.
— Несчастный случай! Можно поверить.
— Такие вещи случаются, — сказал Том. — Я ослеп от британского снаряда, но не скажешь, что это было сделано умышленно.
— Вы неважно выглядите, — сказал Данз. — Вам нехорошо?
— Со мной все в порядке. Интересно, в чем еще вы собираетесь обвинить меня?
— И все же вы плохо выглядите. Может, вам хотелось бы чайку?
— Мне хотелось бы вернуться домой, — сказал Том. — Это все, чего я хочу. Я просто хочу, чтобы меня отвезли домой.
За дверями комнаты послышался внезапный шум: стук в дверь и громкие голоса, потом женский голос поверх остальных. Данз встал и быстро вышел. Том сидел, прислушиваясь к голосам, которые медленно замолкали. Полицейский, сидевший в углу, встал в дверях. В голове у Тома было пусто, как в снарядной гильзе, и обычное ощущение покалывания началось в затылке. Возможно, это были нелепые фантазии, но он мог поклясться, что в коридоре он слышал голос Бетони.
Бетони и Данз стояли лицом к лицу в маленькой комнате с зарешеченными окнами. Они были совершенно одни.
— Ну, мисс Изард, вы прорвались, так что же такое важное вы хотите нам сообщить?
— Мой брат больной человек. Вы не должны его здесь держать, и я приехала, чтобы забрать его домой.
— Больной человек? Вы это о его слепоте?
— Не только об этом. Том был тяжело контужен на войне, и у него сильная мозговая травма. Врачи, осматривавшие его в прошлом феврале, сказали, что он проживет не больше года. Слишком сильное напряжение ему вредно и может даже намного сократить его жизнь.
— Понятно, — сказал Данз. — А сам он это знает?
— Нет, и не должен! — крикнула Бетони в сильном возбуждении.
— Не волнуйтесь, мисс Изард, — сказал он. — Мы тут не чудовища, знаете ли.
— Вы можете проверить мои слова, позвонив в Нортон доктору Дандесу.
— Может, я так и поступлю, но пока что хочу верить вашему слову.
— Значит, я могу забрать его домой?
Но до того, как он успел ответить, Пенфолд постучал и заглянул в комнату, помахивая листком бумаги. Данз извинился и вышел.
— Это заключение эксперта о том платке, — сказал Пенфолд. — Кровь принадлежит животному, совершенно точно, так что теперь нам остается только немного нажать на Маддокса. Не так ли?
— У меня уже нет желания пытаться, — сказал Данз.
— Думаете, он невиновен, сэр?
— Не знаю. Во всяком случае, у меня такое чувство. Его нелегко расколоть.
— И еще кое-что, — сказал Пенфолд. — Блекмор вернулся из Скоута. Он говорит, что уже слишком темно, чтобы можно было разглядеть что-то. Он готов держать пари и поставить последний пенни, что в этом лесу больше ничего не найдешь.
— Это все решает. Скажу его сестре, что может забирать его домой.
Спустя несколько минут Том с Бетони шли по коридору к выходу. Метью Престон встал со своего места. Он проводил их взглядом и крикнул Данзу:
— Вы его отпускаете? Моему отцу это не понравится! Я думал, вы собираетесь арестовать его за убийство.
— Против вашего шурина нет никаких доказательств и улик, — ответил Данз, — и можете передать отцу, что я это сказал.
— Я ему все передам, но он этого так не оставит! Он просто крышу разнесет, когда узнает!
Метью выбежал на улицу, оставив стеклянную дверь болтающейся, и было слышно, как он уехал на своем мотоцикле. Когда Бетони вышла, ведя Тома по ступеням, пони с бричкой уже стояли на дороге, и полицейский, ждавший их, зажег оба фонаря. Небо было совсем темное, но дождик пошел немного сильнее.
— Хорошо пахнет, — сказал Том, когда они отъехали. — Я думал, что задохнусь там. — Немного погодя он сказал: — Не понимаю, что же с твоей свадьбой. Не понимаю.
— Это совершенно ясно, — сказала Бетони. — Ее отложили на другой день. Такие вещи иногда случаются, знаешь ли. В этом нет ничего невероятного.
Пока они ехали домой, сумерки стали ночью, хотя было не позже шести часов. Том молчал, сидя сгорбившись позади нее, и когда бы она ни обернулась посмотреть на него, лицо его в свете фонарей выглядело усталым, а глаза беспокойными.
