Барбара Картленд - Недосягаемая
Элизабет вновь взглянула на конверт. Что чувствовал Ангус, когда выводил ее имя? Прислав весточку, он почти нарушил собственный запрет, по которому они не должны были переписываться. Наверное, он знал, как много это немое послание будет означать для нее, и отослал открытку по какой-то причине, которую она не совсем понимала. Быть может, у него было предчувствие несчастья и поэтому это последнее напоминание о нем? Как-то не похоже на Ангуса с его шотландской рассудительностью и трезвым взглядом на вещи. Нет, наверное, этот поступок был совершен под влиянием минуты, из желания, чтобы она проявила большую твердость характера, чем он. Как часто ее посещали те же чувства, и не было способа смягчить боль, потому что она не знала, где искать Ангуса! По крайней мере, теперь она хоть что-то знает о нем — он в Бельгии, на переднем крае, и он жив. Она должна быть благодарна и за это, и за весточку в виде открытки, которая ясно сказала, что он любит ее и бережно хранит в своем сердце.
Элизабет отвернулась от розового куста, и в эту же секунду за спиной раздался чей-то почтительный голос, заставивший ее перепугаться:
— Приехал мистер Аскью, миледи.
Элизабет резко повернулась, и длинный шип темно-красной розы, которую она держала в руке, глубоко вонзился в палец, так что выступила кровь.
— Как вы перепугали меня, Бейтс! — воскликнула она, обращаясь к дворецкому. — Я не слышала, что вы подошли.
— Простите, миледи, всему виной резиновые подошвы на ботинках.
— Да, конечно. Вы ни при чем. Я, наверное, замечталась. Элизабет поднесла кровоточащий палец ко рту.
— Меня попросила найти вас, миледи, старшая медсестра.
— Уже иду, Бейтс. Возьмите цветы, пожалуйста. Я займусь ими позже.
— Слушаюсь, миледи.
Элизабет вручила дворецкому корзинку и направилась к дому.
Джеймс Аскью, занявший место Ангуса в Эйвон-Хаусе, тоже был известный хирург. Элизабет помнила, как он когда-то приезжал сюда на сложную операцию руки. Больной, сапер, подорвался на мине-ловушке. Но что еще хуже, сразу после того, как ему частично оторвало руку, началась контратака, которая выбила войска союзников из отвоеванной деревни, и он попал в руки немцев. В плену раны обработали недостаточно тщательно, и к тому времени, как войска вновь его освободили, началась гангрена. Сапера отправили в Англию и прооперировали, но здоровье уже было подорвано, и больной вопреки всем надеждам не поправлялся. Ему попытались спасти хотя бы культю. Понадобилась другая операция, и мистер Аскью приехал специально для этого.
Элизабет знала, что он прошел прямо в палату, так как не встретила его у входа. Она нашла доктора в маленькой раздевалке, примыкающей к операционной. Они с минуту поговорили, затем, пока он мыл руки, Элизабет прошла в операционную, чтобы убедиться, что все в порядке. Две операционные сестры уже разложили весь инструмент.
— Жаль, мы не сумели избежать операции, — печально сказала Элизабет. — Я так надеялась, что несчастному капралу Патрику не придется еще раз оказаться на операционном столе.
— Я тоже, мэм, — сказала сестра Эванз. — Он держится таким молодцом. Если бы только не правая рука, — вздохнула она.
— Давайте надеяться на лучшее, — произнесла вторая медсестра. — Мы выложили наш «счастливый» скальпель.
— А это что такое? — поинтересовалась Элизабет. Сестры немного смутились.
— Наверное, нам не следовало бы верить в предрассудки, — ответила сестра Эванз, — но этим скальпелем всегда пользовался мистер Маклауд — вообще не мог без него обойтись. Входя в операционную, он первым делом убеждался, что скальпель на месте, через какое-то время и все мы стали суеверными. Ну, как бы там ни было, давайте надеяться, что он принесет счастье молодому Патрику.
— Покажите же мне его, — попросила Элизабет. Медсестра сняла крышку стерилизатора и вынула скальпель щипцами.
— Вот он, — сказала она. — Лично я второго такого никогда не видела, а вы, сестра Эванз?
Сестра Эванз покачала головой:
— Кажется, мистер Маклауд делал его на заказ. Элизабет смотрела на скальпель. Она представляла его
в руке Ангуса, уверенной и твердой руке с тонкими пальцами хирурга и квадратными ухоженными ногтями.
— Вы готовы? — послышался от двери голос старшей сестры.
— Да, готовы.
— Тогда пойду за пациентом.
Элизабет последовала за ней в палату. Капрал Патрик мирно спал после снотворного, принятого утром. Он выглядел очень молодым и очень беззащитным. На Элизабет нахлынула волна жалости. Тяжело было видеть этих молодых людей, таких храбрых и смелых и в то же время увечных, вынужденных на всю жизнь остаться калеками из-за людской дикости и дьявольских изобретений.
«Храни вас Бог», — хотелось ей сказать Патрику, когда того провезли мимо на каталке. Но она подумала, что удивит старшую сестру, проворную и деловую, и потому произнесла эти слова в своем сердце и молча стояла, пока его провозили мимо. Все любили молодого капрала. Когда Элизабет проходила по палатам, больные наперебой спрашивали ее:
— Как вы думаете, он выдержит? Нормально все перенесет?
— Я уверена в этом, — отвечала Элизабет.
В то же время она была не очень уверена. Мальчик — ведь ему не исполнилось еще и двадцати одного — многое пережил и был сильно ослаблен первой операцией. Им оставалось только молиться, чтобы вторая операция прошла успешно и не явилась слишком большим испытанием для организма. В конце концов, на его стороне была молодость.
Элизабет зашла в палаты, расположенные в Большой галерее, где после замужества она и Артур устраивали балы и приемы. Она живо представила себя в белом платье из тяжелого атласа, в котором венчалась. Вспомнила, как приветствовала гостей со всего графства, стоя рядом с Артуром. Как она тогда нервничала и в то же самое время радовалась, что все гости, такие приятные люди, готовы принять ее в свой круг! Тогда она получала даже какое-то удовлетворение, что замужем за Артуром. Далеко не сразу она начала понимать, как мало общего у нее с близкими друзьями мужа. Они все были такими старыми, степенными, с устоявшимися привычками, а молодые хоть и вежливо, но дали ей ясно понять, что не собираются с нею водиться или позволить ей стать одной из них.
«Сейчас это место стало более радостным», — внезапно подумала Элизабет и знала, что это так. Мужчины веселились и смеялись между собой, приветствовали ее улыбками и, казалось, были рады принять ее такой, какая она есть. Она была комендантом госпиталя, но ее звание значило для них так же мало, как и ее титул. Большинство больных обращались к ней «мисс» и даже не знали, как ее зовут.
— Как в саду, мисс? — поинтересовался теперь один из них.
