Кэтрин Коултер - Дочь викария
Мегги выглядела откровенно разочарованной. Муж ехидно усмехнулся.
— В таком случае почему вы ее отпустили? — удивилась Мэдлин.
— К сожалению, племянник нанес мне неожиданный визит и едва не потерял ту толику мозгов, которая у него еще осталась. Отказался вернуться в Англию, читал любовные сонеты под окном бедняжки Мелинды, стоя под дождем. Я побоялся, что он схватит воспаление легких, и что, по-вашему, мне оставалось делать?
— Отослать глупца в Оксфорд, разумеется, — удивился Томас. — Не Мелинду же!
— Как жаль, что я с самого начала не подумал об этом! Ну, что сделано, то сделано. Теперь я остался одиноким.
Он слегка задумался, поглаживая подбородок длинными пальцами.
— Пожалуй, стоит поискать более зрелую и опытную особу. Не рассмотришь мое предложение, Либби?
— Но прежде мне следует похудеть?
— Я решил, что некоторый избыток женского тела не так неприятен, как мне казалось раньше. Как мужчине может не понравиться столь обильная белая плоть? Нет, дражайшая Либби, можешь продолжать есть, сколько твоему сердцу угодно. Я вернусь завтра утром, и мы обсудим условия.
Либби кивнула и с прелестной улыбкой на устах склонила голову, что-то напевая.
Да, дяди у Мегги были настоящими сорвиголовами и зачастую пренебрегали правилами этикета, но все же честно пытались на людях держать руки подальше от жен и делали рискованные замечания шепотом, если поблизости были дети. Но поскольку Мегги переняла у Синджен страсть к подслушиванию, ей удалось много чего узнать. Правда, такого она не ожидала.
Она украдкой посмотрела на мужа. Лицо его, казалось, окаменело… нет, она ошибается. Он вроде бы забавлялся разговором, и темные глаза иронично поблескивали.
Больше всего ей хотелось отправиться на конюшню, найти себе лошадь покрепче и вернуться в Корк-Харбор. Может, она сумеет сесть на судно, отплывающее в Англию…
— Найлз, ты ведь помнишь Бернарда Лича? — резко спросил Томас. — Он и его жена держали «Петлю висельника» неподалеку от Сент-Агнес-Хед.
— О да, тот мошенник! Лет десять назад попытался меня обсчитать. Тогда я задал ему чувствительную взбучку, а жена держала его сзади, проклиная всеми мыслимыми и немыслимыми ругательствами. Мария — женщина хорошая. А почему ты спросил?
— Ее убили. Повесили. А Бернард исчез, но прежде рассказал, что это сделали грейкеры.
— Мария мертва? Убита? О, не может быть!
Лорд Киппер глубоко вздохнул, и все поняли, что он расстроился.
— Как мы наслаждались друг другом всякий раз, когда мне удавалось пробраться в гостиницу, прямо под носом Бернарда! Так что там насчет грейкеров? Корнуэльские эльфы! Да эти крошки никому еще не причинили вреда. Всякий раз, бывая в Англии, я мог бы поклясться, что слышу их пение из ближайших кустов! Бернард лжет. Это он убил ее, ублюдок этакий!
Лорд Киппер спал с женой мистера Лича?
— Очевидно, грейкеры могут быть и жестокими, — заметила Мегги вслух, отчетливо понимая, что попала в настоящий бедлам.
— Это просто сказки, — пожал плечами Найлз. — Ты сказал, что Бернард сбежал. Но где он может скрываться?
— Понятия не имею. Я не участвовал в поисках, потому что хотел скорее вернуться домой. Держись подальше от моей жены, Найлз, иначе я сломаю тебе ногу, причем не искалеченную, а здоровую.
Лорд Киппер вздохнул, отсалютовал Мегги чашкой, которую она сама же и вручила ему, и сказал:
— Я буду скучать по Марии. Прелестная женщина, хотя язычок ее с каждым годом становился все острее. Надеюсь, старину Бернарда поймают и повесят.
* * *
Элви Шеиаган, пятнадцатилетняя горничная Мегги, маленькая, задорная и такая же темноволосая, как Томас, обладала к тому же прелестным, певучим, мелодичным акцентом. Мегги наслаждалась ее говором, причем непрерывно, поскольку Элви не переставала трещать с того момента, как вручила Мегги рубашку, до того, как внесла последние штрихи в ее прическу. Болтала она только об одном человеке: Томасе Малкоме — ах, как он красив, как высок, настоящий мужчина, и эти чудесные густые волосы, и бугры мускулов на руках, и не забывайте о его чарующих глазах, в которых можно утонуть, как в озере.
О Господи! Мегги только и не хватало горничной, влюбленной в ее мужа!
В начале десятого вечера Томас привел Мегги в Белую комнату, отпустил Элви, игнорируя ее обожающий взгляд, и объявил:
— Я решил спать с тобой, Мегги.
— Прекрасно. Значит, можно немедленно начать процесс перевоспитания.
Томас расхохотался, принимаясь расстегивать бесконечный ряд пуговиц на ее спине.
— Кухарка, миссис Маллинс, приехала сюда с моей матерью. Поэтому у нас подают английские блюда.
Еще одна область, требующая усовершенствования.
— Тебе понравилась говядина, Томас?
— О нет, но какая разница. Она служит у нас столько лет, сколько я прожил на земле. Когда я действительно голоден, приходится ехать в Кинсейл к старому другу и умолять оставить меня на ужин. Однако за завтраком тебя ждет приятный сюрприз.
— Может, стоит дать кухарке кое-какие рецепты, чтобы она начала готовить хоть что-то съедобное.
— Только не действуй сгоряча, это все, о чем я прошу, Мегги. Не спеши.
Он резко стянул ее рукава до локтей, заковав руки, и повернул ее лицом к себе.
— Мне нравится темно-синее на фоне белой кожи. Яркий мазок на снегу.
Она подняла голову, и он поцеловал ее.
— Ох, — вздохнула она, когда он наконец отстранился. — До чего же приятно, Томас. Наверное, я ошибалась. Возможно, ты и порочен, но в самом лучшем смысле.
Он был ужасно доволен своей порочностью, когда минут через пятнадцать довел Мегги до экстаза и своими глазами увидел, как она извивается в исступлении, таком буйном, что окружающий мир для нее исчез.
Он все еще оставался в ней, когда она лежала, тяжело дыша, на чудесной белой кровати с белым одеялом и белыми простынями и наслаждалась знакомыми ощущениями и звуком его голоса, когда он шептал ей на ухо любовные слова и непристойности. Многих Мегги не понимала, ибо, что ни говори, оставалась дочерью викария. Однако кое-что все-таки до нее доходило, поскольку, что ни говори, она была также племянницей своих дядюшек.
— Томас, — прошептала она, уткнувшись ему в плечо, но же слегка укусила и лизнула соленую кожу.
— Не нужно, — всполошился он, но опоздал. Из груди вырвался стон, отчаянный, тихий и хриплый. Означавший, что он излил свое семя в ее лоно, излил восхитительно глубоко. Когда он снова смог дышать и глаза его прояснились, Мегги кивнула.
— Это тоже приятно, Томас, очень приятно.
Преуменьшение. Огромное преуменьшение. Но у него было сил слово вымолвить. Как она умудряется говорить связно?
