Фрэнк Кеньон - Мой брат Наполеон
Фактически Наполеон назвал наше сборище семейным советом, который должен был, как он настаивал, воздать почести Жозефине за ее отважный и бескорыстный акт самоотречения. Я сказала «на глазах у всех нас», но когда мы пятнадцатого декабря тысяча восемьсот девятого года собрались в большом кабинете Тюильри, с нами не было двух членов нашей семьи — Люсьена и Элизы. Еще раньше Наполеон предложил Люсьену португальскую корону, но за свои страдания, продиктованные чувством клановой привязанности, услышал только насмешки.
В тот период Люсьен жил в Англии и, благодаря известной оппозиции Наполеону, являлся в этой вражеской стране почетным и уважаемым «пленником». Элиза же была беременна и слишком больна, чтобы перенести путешествие от Тосканы до Парижа. Наполеон сделал ее великой герцогиней Тосканской. А теперь мои воспоминания о том, что произошло в большом кабинете.
Пока меня не было в Париже, Жозефина согласилась на развод по взаимной договоренности. Церемония — если эту процедуру можно так назвать — состоялась в девять часов вечера. Все явились, разумеется, согласно приказу императора, в полной парадной форме, Дворец был ярко освещен. Евгений Богарнэ, которому выпала обязанность сопровождать свою мать, пожаловался ей на ненужную иллюминацию. Мужественная женщина постаралась не обращать на это внимания и объяснила, что император всегда любил помпезность и внешний эффект.
— Самым большим огорчением для него, — добавила она, — при условии, что душа останется жить и после смерти, явится то обстоятельство, что он будет лишен удовольствия руководить своими собственными похоронами.
Жозефина осталась верна самой себе и держалась мужественно. Она вошла в большой кабинет, именуемой также тронной залой, в сопровождении сына Евгения и дочери Гортензии. Выглядела она — одетая во все белое, без ювелирных украшений и без малейших следов румян на щеках, — удивительно спокойной и величавой. Как заявила она Гортензии, впервые в жизни она сочла необходимым появиться в обществе естественно бледной. Сидевший в кресле с подлокотниками Наполеон был тоже до трагичности бледен и судорожно сжимал миниатюрные руки.
Рядом с ним — наша мама, «императрица-мать». Евгений подвел Жозефину к третьему. Правящие монархи рода Бонапартов, и я в том числе, расположились в простых креслах, а остальные члены клана и немногие официальные лица — на обыкновенных стульях.
Начать представление предстояло императору. А пока мы сидели молча, сознавая напряженную, неестественную атмосферу, особенно когда, наконец, в зал вошли эрцканцлер и министр иностранных дел.
Как-то нерешительно Наполеон поднялся и обратился к эрцканцлеру. Для него была заготовлена речь, но он проигнорировал ее, напомнив мне актера, внезапно забывшего авторские строки и вынужденного импровизировать.
— В это печальный момент, который я буду помнить до самой смерти, — заявил Наполеон, — я с нежностью думаю о моей горячо любимой жене. Память о многих годах моей жизни, которые она сделала такими счастливыми, навсегда сохранится в моем сердце.
Наполеон еще больше побледнел и остановился, затем с чувством продолжил:
— Я сам короновал ее и никогда не отниму у нее этой короны. В соответствии с моим желанием она должна и впредь сохранить свое положение и титул коронованной императрицы. Но превыше всего прочего мне хотелось, чтобы она не усомнилась в искренности моих чувств и всегда помнила обо мне как о своем лучшем друге… У меня все, — резко оборвал он и сел.
Теперь наступила очередь Жозефины. Не ожидая приглашения, она встала и взяла у эрцканцлера приготовленную для нее речь, которая, однако, была написана ее почерком и на ее собственной, особого сорта бумаге. Я подумала, что, переписывая текст выступления, она, вероятно, там и сям вносила изменения в отдельные формулировки. Мы все смотрели на нее с любопытством, и она начала ясным, звонким голосом:
— С позволения августейшего и любимого супруга я объявляю, что, поскольку у меня нет надежды родить ему детей и, таким образом, соответствовать требованиям его политики и интересам Франции, я хочу представить величайшее доказательство моей преданности и любви, которое когда-либо существовало.
На этом месте бедная женщина задохнулась от волнения, глаза ее наполнились слезами, и стало ясно, что продолжать она не в состоянии. Обведя тронный зал страдальческим взглядом, Жозефина подозвала министра иностранных дел.
— Пожалуйста, мсье, — попросила она, передавая ему листок с речью.
Тот посмотрел на Наполеона, который молча кивнул.
— Всем, что у меня есть, я обязана щедрости императора, — продолжил прерванную речь министр иностранных дел. — Он собственноручно короновал меня, и от французского народа я не получила ничего, кроме доказательств любви и привязанности. Признавая все это, я твердо убеждена в необходимости расторжения брака, который стал помехой благоденствию Франции и лишает ее возможности иметь в будущем в качестве правителей потомков великого человека, избранного провидением для искоренения вредных последствий революции и для восстановления религии, трона и правопорядка.
Растроганный чувствительными словами, министр иностранных дел откашлялся, затем возобновил чтение:
— Расторжение брака не повлияет на мои чувства. Император всегда найдет во мне лучшего друга. Я знаю, какой глубокий след оставил данный шаг — обусловленный политикой императора и интересами нации — в его сердце, но, жертвуя самым дорогим во имя процветания страны, мы оба покроем себя славой.
Министр иностранных дел поклонился, и началось торжественное подписание документов. Эрцканцлер лично поставил свою подпись под актом об аннулировании брака. С точки зрения церкви, разумеется, Жозефина по-прежнему была женой Наполеона, но по существующим гражданским законам, принятым императором, он считался разведенным и мог снова жениться.
Наполеона нисколько не смущало то обстоятельство, что папа римский отказался санкционировать развод. Уже до этого между Наполеоном и папой возникли серьезные разногласия. Как всегда настойчивый в достижении цели, Наполеон направил войска в Рим, стараясь таким методом добиться, по его выражению, гармонии в отношениях церкви и государства. Это была довольно бесцеремонная попытка подчинить папу силой оружия, но Его Святейшество не поддался, даже когда Наполеон присоединил Папскую область к Итальянскому королевству и сделал папу, по существу, пленником Ватикана.
Данное обстоятельство не посеяло заметной розни между Наполеоном, с одной стороны, и его французскими и итальянскими подданными — с другой, но возымело отрицательное воздействие на испанских католиков: партизанская война ширилась, участились нападения на французских солдат, король Жозеф пребывал в постоянном страхе перед террористами.
