Жаклин Брискин - Все и немного больше
Значит, миссис де Лизо знала Мэрилин Уэйс Ферно! Алфея стремилась избегать всего, что могло напомнить ей о прошлой жизни, поэтому стала завтракать в одиночестве на заднем крыльце.
Дверь позади открылась, и до нее донеслись женские голоса.
Алфея увидела нового студента в военной форме, который сел на ступеньку ниже и раскрыл пачку «Кэмела».
— Почему бы вам не присоединиться ко мне? — спросила Алфея. Он не прореагировал, и она добавила: — Меня зовут Алфея Каннингхэм.
— Джерри Хорак. — Он зажал массивными губами сигарету. — Что у вас с боссом?
— Вы имеете в виду мистера Лиззауэра?
— Вы очень ласковы с ним.
— Ласкова? — Она даже не сумела изобразить презрительной улыбки.
— Он такой подобострастный: «Я могу вам показать, мисс Каннингхэм?» Хорак очень похоже изобразил немецкий выговор Генри Лиззауэра. — Но я его не осуждаю. Вы девчонка что надо.
— Я и герр Лиззауэр… Интересная мысль.
— Поверьте, я не хочу вас оскорбить… Просто он староват и не ахти какой красавец, однако вполне порядочный парень.
— Вам часто приходят в голову всякие неожиданные мысли?
— А между вами ничего не было?
— Ну как же, мы свили себе любовное гнездышко в Бенедикт-каньоне.
Хорак хмыкнул.
— Я был уверен, что между вами что-то происходит, и хотел прояснить ситуацию, прежде чем иметь с вами дело.
— Почему вы думаете, что я буду иметь с вами дело? — Алфея надкусила сэндвич.
Джерри протянул руку и отломил от сэндвича кусок.
— Я вижу. — Он улыбнулся широкой белозубой улыбкой.
К своему удивлению, Алфея ответила ему улыбкой. Хотя ее несколько раздражала его грубоватая самоуверенность, она чувствовала себя с ним легко. Почему? Она пожала плечами. Какая разница? Чувствует себя так — и все. Ей не нужно было тщательно взвешивать свои слова и пытаться удерживать его на расстоянии, чередуя ласку со сдержанностью.
— Почему вы не пишете? — спросила она.
— Я сначала пытаюсь представить в уме то, что хочу изобразить.
— Не надо бояться чистого холста.
— Вы считаете, что я трус?
— Да. И уж коль мы коснулись этой темы, вы на службе?
— Да, — сказал он и расстегнул рубашку. От плеча шел неровный красный рубец, который расширялся книзу, исчезал под бинтами вокруг мускулистой, покрытой черными волосами груди и вновь появлялся уже не такой широкий и глубокий, скрываясь в защитного цвета брюках.
Огромный свежий шрам не вызвал у Алфеи отвращения, более того, она испытала сочувствие и даже восхищение.
— Вы были неосторожны, — сказала она. — Как это произошло?
— Поднимался на гору близ Солерно.
— А чем вы занимались раньше?
— Бродяжничал.
— И никогда не занимались живописью?
Он доел сэндвич и взял сигарету, которую до этого положил на перила.
— А что, заметно?
— Не позволяйте холсту запугать вас. — В начале своей учебы в институте она в течение нескольких месяцев в изобилии получала советы, и сейчас ей доставляло удовольствие поделиться ими с другим. — После завтрака начните сразу писать. Не бойтесь, что не получится. На первых порах это неизбежно.
— Спасибо за совет. — Он растянул рот в улыбке и поднялся на ноги.
Алфея проводила его взглядом, когда он входил в дверь, не сомневаясь в том, что была права и что Джерри Хорак ничего не понимает в искусстве. Да и где он мог научиться? Он либо рабочий на конвейере, либо механик, одним словом, типичный пролетарий. Она почувствовала возбуждение, увидев его волосатую, изуродованную шрамом грудь. Не эти ли военные раны и послужили ему своего рода пропуском в привилегированный институт Генри Лиззауэра?
Алфея покончила с завтраком, рассеянно наблюдая, как водитель грузовика таскал ящики в соседний магазинчик, и продолжая размышлять о Джерри Хораке.
В студии некоторые уже работали. Это не относилось к Джерри, который сидел и хрустел суставами пальцев.
Заняв свое место, Алфея взглянула на его мольберт.
Она не могла сдержать возгласа удивления.
Алфея увидела дерзкие пятна красок, нанесенные на холст мастихином. Работа была не закончена, но впечатление производила сильное. Лавандовые и голубоватые тона делали обнаженное привядшим и расслабленным; голова женщины была откинута назад, полные бедра приподняты и слегка разведены — левантийская блудница раскинулась в ожидании очередного клиента.
Работа потрясала своим мастерством. И казалось просто невероятным, чтобы даже самый талантливый профессионал мог создать это менее чем за двадцать минут.
Джерри смотрел на Алфею, подняв густую бровь столь высоко, что она почти доходила до нижнего края его шевелюры.
Алфея внезапно ощутила жар, затем засмеялась.
— А я было подумала, что мистер Лиззауэр поступился своими принципами, когда принял вас в институт! Вы всегда пишете так быстро?
— Мне требуется много времени на обдумывание, а потом — все несложно. — Он добавил желтого цвета на переднем плане. — Куда вы направляетесь после того, как мы выберемся отсюда?
Она привезла его в «Бельведер». Впервые в жизни Алфея не испытывала смущения оттого, что привезла кого-то к себе домой. По какой-то ей самой не понятной причине ей хотелось, чтобы Джерри Хорак догадался о ее богатом наследстве.
— Ну как? — спросила она, когда Педро открыл ворота.
— Я должен испугаться?
— А не испугался?
Он взглянул на рощицу величественных, только что распустившихся платанов.
— При виде этого у меня появляется эрекция. Я хочу швырнуть тебя на заднее сиденье и трахнуть… Секс и деньги имеют много общего, особенно если ты художник. Ни один хороший художник не евнух, и ему нужны встряски. Он нуждается и в богатых тунеядцах, которые могут купить его работу… Так что художнику требуются две вещи — кошечка и меценаты.
— Здесь есть и то, и другое, — сказала Алфея. Один из павлинов стал прихорашиваться недалеко от них. — Если ты хотел меня шокировать, то у тебя ничего не получилось.
— Вовсе нет. С тобой никто еще так не говорил, маленькая богатая дебютантка?
— Давай определимся с одной вещью. Я не дебютантка, я художник.
— Нет, малышка, ты пока никакой не художник, — возразил Джерри. — Может быть, ты станешь им, если задашься целью. Мы с тобой похожи. Оба страшно упрямы, как гвозди.
— Я упрямей тебя.
— Черта с два!
— И все же это так. Гвозди не так уж крепки, они гнутся. А я — алмаз. Ты убедишься в этом. — Алфея энергично нажала на акселератор, и фургон рванул вперед. Ей казалось, что она сказала правду. В эту минуту ей не верилось, что бывали моменты, когда она испытывала неуверенность.
