Анна Годберзен - Зависть
– Я уезжаю в пятницу и боюсь, что до отъезда у меня не будет времени увидеть вас. Но вы же сообщите мне, что чувствуете себя лучше?
Каролина машинально утвердительно качнула головой.
– По крайней мере, пошлите мне телеграмму, – сказал он. Он взял её ладонь и крепко сжал в своей руке.
– Непременно, – пообещала она, неохотно отпуская его руку. – До свидания, мистер Бушар.
Тишину рассек звук кнута, и лошадь двинулась вперед в ночь. Каролина закрыла глаза и попыталась представить себе, что всё ещё находится рядом с Лиландом, а не едет закутанная в украденную шубу в экипаже, неспособная даже сказать, куда её следует отвезти.
Глава 36
Мистер Уильям Шунмейкер, чьи политические амбиции хорошо известны, всю неделю провел в Олбани, встречаясь с губернаторами и заручаясь поддержкой союзников по Партии развития семьи. Все говорят, что сегодня будущий кандидат вернется на Манхэттен…
Из газеты «Нью-Йорк Таймс», четверг, 1 марта 1900 года
– Изволите чего-нибудь выпить, сэр?
– Нет.
Генри опустил подбородок и, глядя прямо перед собой, прошёл мимо слуги в гостиную второго этажа, где в основном проводила время его мачеха. Мебель эпохи Людовика Четырнадцатого, натертая этим утром между первым и вторым завтраками, была с преувеличенной небрежностью расставлена на темно-фиолетовом персидском ковре. Несколько мужчин и женщин, соответствующих представлению старшей миссис Шунмейкер о «правильных» людях, надменными голосами обсуждали незначительные темы. Они сидели на краях диванов и на стульях в стиле бержер, время от времени отпивая чай из чашек тонкого фарфора. Послеполуденный свет проникал сквозь кружевные занавески, и было слышно, как снаружи по дороге бодро катятся экипажи.
Генри только что побрился, и теперь кожа его подбородка была гладкой и нежной. Он ощутил укол сожаления за то, что отказался от выпивки, поскольку именно этот слуга много лет следил, чтобы бокал Генри всегда был полон, несмотря на возражения старшего Шунмейкера, и теперь наверняка обиделся на отказ. Но Генри старался поддерживать себя в форме и в чистоте. Он следил за своим видом всю неделю, ожидая возвращения отца из Олбани. В уме он прокрутил все возможные в споре реплики и теперь чувствовал, что готов озвучить свое четкое и обдуманное желание оставить Пенелопу, а затем позволить отцу рвать и метать от негодования. Да и все равно будут другие бокалы и другие напитки – с Дианой, надеялся Генри, в чудесном и непонятном будущем.
Он окинул взглядом комнату, но отца не было видно, и, в конце концов, Генри пристально уставился на голубоглазую брюнетку в платье из изумрудно-зеленого атласа, сидевшую на обитом черным бархатом диване с овальной спинкой. Рядом с ней сидела мачеха Генри с подобранными наверх волосами и раскрасневшимися от комплиментов гостей щеками. Обе женщины бросили взгляд на Генри, а затем Изабелла рассмеялась и отвернулась. Но Пенелопа не сводила глаз с мужа, пробиравшегося мимо изящных столиков и мраморных статуй, которыми была уставлена комната. Он прошёл мимо поглощенных разговором Аделаиды Уитмор и Лидии Вриволд, и художника Лиспенарда Брэдли, который терпеливо ждал, пока освободится место рядом с миссис Шунмейкер. Когда Генри подошёл ближе, Пенелопа повернулась к нему с сияющей лицемерной улыбкой.
– Ты по мне соскучился? – спросила она довольно громко, чтобы слова были услышаны находящимися неподалеку известными сплетниками. Корсет её платья был расшит и оплетен лентами, из-за чего создавалось впечатление, что Пенелопа закована в броню. Несмотря на изобилие ткани, она выглядела худой. Казалось, что под облегающим атласом не шевелится ни один мускул, и Генри не в первый раз задался вопросом, какого цвета кровь течет в её венах: красного или черного. Но ответ больше не имел для него значения.
– Нет, – наконец ответил он.
Длинные черные ресницы Пенелопы лишь едва дернулись. Она сжала пухлые губы и идеально овальное лицо приняло суровое выражение. Если даже она и чувствовала смущение, то отчаянно старалась ничем его не выказать.
– Я ищу отца. Он здесь, Изабелла?
Изабелла, которая обменивалась молчаливыми взглядами с Брэдли, невинно посмотрела на Генри, тем самым выдав, что пристально следила за обменом репликами между пасынком и невесткой.
– Нет, – наконец ответила она. – Он уехал в клуб, но должен присоединиться к нам за ужином у Хейзов. Ты сможешь поговорить с ним там, позже. Но сейчас останься с нами, Генри – ты никогда не помогаешь нам принимать гостей.
За окном медленно смеркалось, и дневные цвета платьев женщин начинали казаться кричащими. Генри знал, что Изабелла уже думала, какой наряд надеть следующим, хотя, как обычно, не желала расставаться с теми, в чьем обществе провела день. Она коллекционировала мебель, но несколько равнодушно – её подлинной страстью было коллекционирование людей.
– Я сейчас не слишком жажду общения, – коротко возразил Генри. – Мне нужно обсудить со стариком кое-что важное, и пока наш разговор не состоится, мне не до веселья.
Он кивнул на прощание и проследовал к выходу из гостиной. Он почти дошёл до двери, когда понял, что жена идёт за ним по пятам. Головы всех людей в комнате повернулись, пристально наблюдая за каждым её шагом, и когда Генри понял, что все внимание собравшихся сосредоточено на них, остановился и попытался выглядеть как обычно.
– О чем это ты хочешь поговорить с отцом? – тихо спросила она.
Генри попытался уклониться от её пронзительного взгляда, глядя то на алебастровые торшеры и вырезанных из дерева ангелов, то на людей, которые изо всех сил старались не казаться подслушивающими – куда угодно, только не на неё.
– Мне бы не хотелось…
– Если ты хочешь поговорить обо мне, то наберись смелости сказать это мне в лицо.
Генри неловко провел руками по полам своего черного пиджака и вздохнул.
Глаза Пенелопы зажглись торжеством.
– Вот оно что, – произнесла она, вытягивая шею так, чтобы ближе пододвинуться к лицу мужа. Хотя её голос был сладким, как мёд, в нём звучал вызов. Гости Шунмейкеров вернулись к прерванным разговорам и как могли изображали, что им нет дела до молодой пары у двери. Генри уже один раз сказал ей это и теперь не мог понять, почему ему так сложно повторить свои слова снова. Возможно, после всего произошедшего Пенелопа вызывала в нём жалость. – Ты хочешь поговорить о той чепухе, о которой ты что-то там болтал во Флориде? – насмешливо спросила она, словно смеясь над обходительной шуткой. Должно быть, что-то в выражении лица Генри подтвердило её слова, потому что она продолжила: – Что же скажут люди, Генри? Это будет вопиющим нарушением правил хорошего тона. – Она прикрыла рот затянутой в перчатку рукой и вновь рассмеялась, на этот раз тише и сдержаннее. – Тебе интересно моё мнение? Я думаю, что ты не осмелишься рассказать об этом отцу.
