Пенелопа Томас - Тайна
— Вы ссылаетесь на события моего детства. Прошло много лет. Я изменилась.
Он встал и попытался подойти ко мне, но я отошла так, чтобы он не достал меня. Вздохнув, ор не стал настаивать, но укрыться от слов было невозможно.
— Даже жизнь — слишком короткий период времени, чтобы изгладить горькие воспоминания в чувствительном сердце. Но страх боли можно преодолеть.
Я начала злиться.
— Вы обвиняете меня в трусости, однако пригласили в дом, потому что считали храброй. Один человек не может быть одновременно и трусом, и смельчаком, милорд.
— Иметь смелость на то, чтобы терпеть невзгоды в одиночку, когда нет другого выбора, — не то же самое, что добровольно согласиться терпеть разочарование от других.
Он опять сделал несколько шагов в мою сторону, я отступила, но бежать было некуда. Не дав мне опомниться, он схватил меня за руку и потащил в спальню. У меня перехватило дыхание. Неужели он собирается…
Я не могла даже мысли об этом допустить.
Он остановился перед зеркалом. Я вырвала руку, но передышка длилась недолго. Он прижал мне руки и заставил посмотреть на свое отображение.
— Посмотрите на себя, — сказал он. — Ваши волосы. Платье, которое Вы специально выбрали сегодня. Вы снова стали той самой сироткой, которая впервые появилась в этом доме. Суровая. Одинокая. Недотрога. Странно, что Вы не вынули одно из своих траурных платьев.
К своему стыду, я покраснела. Он застонал и отпустил меня.
— Боже Милосердный, Джессами, это я так Вас напугал, что Вы снова замкнулись в своем коконе? Почему Вы не делаете то, что подсказывает Вам Ваше чувство? Вы надели бы свой траур, если бы не боялись напомнить Клариссе о смерти? Так я понял?
Ответить положительно значило дать ему лишний козырь против меня самой. Я нарочито сжала губы, чтобы показать, что я отказываюсь отвечать на его вопрос.
Он сказал вместо меня, прочитав ответ в моем лице как в открытой книге.
— Думаю, Вам самой не доставило большого удовольствия то, что Ваши мечты не состоялись.
Неужели он прав? Нет, не может быть, его обвинение не имеет под собой почвы. Но даже если и так. Нет, это неправда.
— Вам обязательно нужно мучить меня? — сказала я тихо.
— Господь с Вами, Джессами. Вы считаете, что я хочу намеренно причинить Вам боль? Напротив, мое единственное желание, чтобы Вы не убегали от себя самой и не отказывались от счастья, если оно само идет к Вам в руки.
— Тогда Вам незачем беспокоиться. Я вполне довольна жизнью в Вульфбернхолле, она меня с самого начала устраивала.
— Это не настоящее счастье, любовь моя. Гувернантка не имеет личной жизни. Ей дано лишь место в чужом доме, право учить чужих детей, есть чужую пищу с чужих тарелок. Вокруг нее кипит жизнь, но все проходит мимо, оставляя ее за кулисами.
— Меня это устраивает, как и многих других женщин.
— В самом деле? И правда. В такой жизни не рискуешь много потерять. Но в один прекрасный день Вы поймете, что Вы принесли в жертву саму себя, свою молодость, свои мечты. Вы не хотите, чтобы я поверил, что Вы желаете себе такой участи?
На такие вопросы я не собиралась отвечать. Гордо подняв голову и распрямив плечи, я посмотрела ему в глаза с вызовом. Какое право он имел так обращаться со мной? У меня тоже есть гордость и право на уважение.
— Я не хочу больше слушать… — начала я.
— Придется послушать, никуда не денетесь, — перебил он, теряя самообладание, — потому что если Вы не сделаете это сегодня, то я заставлю выслушать меня завтра, послезавтра. И не оставлю Вас в покое, пока не выскажу все, что считаю нужным.
В глазах его теперь горел фанатичный огонь; волосы, которые он время от времени взъерошивал рукой, упали на лоб. Он отбросил их движением головы. Выражение его лица придало мне силы продолжать борьбу.
Какой у меня был выбор? Чтобы дать ему возможность высказаться, я вернулась в гостиную. Он последовал за мной. Я заняла свое место на диване, убеждая себя — пусть себе говорит, сколько вздумается, на меня это не подействует.
Лорд Вульфберн остановился у окна, закрыв своей фигурой даже тот тусклый свет, который пробивался сквозь стекла. Он не спешил продолжить разговор. Я сложила руки на коленях и смотрела в пространство, приготовившись слушать.
— Гребни я заберу, — сказал он спокойно. — Но только на время, пока Вы созреете, чтобы пользоваться ими.
— Этого не случится.
— Когда я дарил их Вам, я даже не представлял, что этот подарок окажется символическим. Сейчас я заворачиваю их в бумагу и откладываю в сторону. Точно так же Вы поступаете с Вашими собственными чувствами: откладываете их подальше до лучших времен. Откройте свое сердце, Джессами. Не гоните счастье, пока еще не поздно.
Я так сильно сжала пальцы, что побелели косточки. Слова лорда Вульфберна доносились словно издалека.
— Может быть, я поступаю эгоистично. После смерти жены я дал слово, что не рискну полюбить снова. Но Вы не похожи на других знакомых мне женщин. Если я еще когда-нибудь смогу быть счастлив, то только рядом с Вами.
Он выжидательно смотрел на меня.
— Вы все сказали? — спросила я.
— Страх — ужасная штука, Джессами. Он гложет Вас постоянно, пока все доброе в Вашей душе погибает безвозвратно и остается только оболочка. Никто не испытал это так ощутимо, как я.
— Значит, Вы не имеете права читать мне нравоучения.
— Между нами есть разница. Я опасаюсь за жизнь тех, кого люблю. Испытать облегчение мне не дано, за это пришлось бы расплачиваться жизнью тех, кто мне дорог. Но Вы, дорогая моя Джессами, боитесь только за себя.
— Я не «Ваша дорогая Джессами», — закричала я. — И как Вы смеете давать мне наставления, когда сами пьете до бесчувствия и позволяете вести себя так грубо, что стали неугодны своим знакомым и друзьям?! У Вас нет права критиковать других. Никакого права! И я не буду Вас больше слушать, как бы Вы мне ни угрожали.
Не обращая внимания на его испуганное лицо, я вскочила и выбежала из комнаты. Он окликнул меня, но я не остановилась. Если мне негде укрыться от него в доме, я спрячусь в другом месте. Моля Бога, чтобы он не бросился догонять меня, я сбежала вниз по лестнице, распахнула дверь и выбежала из Холла.
Я бежала, пока мне не стало трудно дышать. Ужасно болели ноги. Уже скрылся из виду Холл и развалины, видна была только крыша башни, вокруг, насколько хватало взгляда, простирались заросшие травой болота и кое-где торчали из земли скалы.
В изнеможении я упала на землю.
Я решила не возвращаться. Впереди уже недалеко был Даблбуа и железнодорожная станция, откуда можно было добраться до Лондона. К северо-западу находился Бодмин. Можно было поискать работу там. На одной из окрестных ферм меня могли приютить на несколько дней, пока я не решу, что делать.
