Мишель Моран - Избранница Наполеона
— Каждый день по ним занимаемся, ваше величество. А после обеда сегодня у нас музыка.
— А рисование? — Я выпрямляюсь.
— После пианофорте.
— Хорошо.
Эти предметы включены в его обучение по моему настоянию.
Кто-то тянет меня за платье — это Франц показывает мне деревянного солдатика.
— На! — Он протягивает мне фигурку, зажатую в пухлой ладошке.
— Это мне? — Сын энергично кивает. — Спасибо! — Я наклоняюсь его поцеловать. — Вечером я зайду, — обещаю я, — и принесу назад твоего солдатика. — Но у меня разрывается сердце при мысли, что он, будто в клетке, сидит в этой комнате.
— Нам пора, — подает голос Гортензия, но я не могу так просто уйти.
— Сколько у него остается времени на игры? — спрашиваю я.
Месье Лоран хмурится.
— В каком смысле?
— Поскакать на лошадке. Поиграть в солдатики. Когда он играет?
— Для этого, ваше величество, существует вечер. Дневные часы — для работы.
— В год и четыре месяца?
— Таковы распоряжения императора. — Он начинает нервничать. — Я не понимаю…
Зато мне все ясно.
— Завтра вы получите новые инструкции.
Мы направляемся к выходу, Франц бежит за мной до самых дверей.
Мы подходим к залу заседаний Госсовета, о нашем прибытии объявляют, а я смотрю на деревянного солдатика, которого держу в руке. Занимаю свое место по правую руку от Наполеона и оглядываю великолепный зал.
Проживи я в Тюильри еще пятьдесят лет, я все равно не перестану восхищаться его красотой. Золоченые панели с узором из лавровых веток и цветов взмывают под самый потолок, где под расписным куполом парят ангелы.
Наполеон быстро взглядывает на меня и, получив в ответ кивок, призывает собравшихся к тишине.
— Как вам известно, — начинает он, — мы начинаем войну с Россией. Завтра, двадцать четвертого июня, имперская армия выступает походом на Москву, чтобы разбить врага.
Сейчас я должна была бы умолять его остановиться. Рискуя навлечь на себя его неудовольствие, воззвать к голосу разума и предостеречь. Но больно уж неприятна мысль о его гневе и больно тешит мысль о его отъезде. Его советники важно сопят, в зале слышно только поскрипывание кресел.
— Не пройдет и нескольких недель, — продолжает император победным тоном, — как наша империя достигнет границ, каких еще никогда не ведала.
Наполеон обводит взором присутствующих. Но если он ждал аплодисментов, то его постигает разочарование.
— В мое отсутствие, — продолжает он, — а также во всех случаях, когда я впредь буду отлучаться из Франции, я оставляю управление страной в надежных руках.
Мужчины ерзают в креслах, и я замечаю, как Полина переглядывается со своей сестрой Каролиной.
— Вместо меня Францией будет управлять императрица Мария-Луиза, моя супруга и мать Римского короля.
По залу проносится вздох изумления — такой громкий, что отдается эхом от высоких стен. Потом все разом начинают галдеть. До меня доносится ропот: «Двадцать один год… Ей же всего двадцать один год!» Наполеон поднимает обе руки.
— Тишина! — призывает он, но его не слушают даже министры. — Тишина, я сказал!!!
Зал смолкает, все смотрят на меня.
— Все распоряжения, которые станет отдавать моя жена, — это мои распоряжения. Законы, которые она будет вводить, — это мои законы. Никто не смеет ее ослушаться. Это будет расцениваться как неподчинение мне.
Регентство Французской империи возложено на меня. Тот факт, что император выбрал на эту роль молодую жену, а не кого-то из министров или из своих родственников, — красноречивый сигнал всему клану Бонапартов.
— Мне будут ежедневно приходить письменные сообщения. Если кто-нибудь… — следует взгляд в сторону сестер, — осмелится противопоставить себя императрице, она будет вольна выслать их за пределы Франции.
Что говорится потом, я не помню. Наполеон разглагольствует о вооружении и победоносной войне в двадцать дней. И только когда мы возвращаемся в наши покои и Гортензия приносит мне лимонной воды, до меня доходит смысл всего происшедшего. Отныне я — император Франции. А мир ввергается в новую войну.
Все в точности, как говорил отец: «Пока есть Наполеон, мира никогда не будет».
Наутро я прихожу в детскую и отдаю свое первое распоряжение.
— Доброе утро, месье Лоран.
Он кивает.
— Ваше величество.
— Отныне, — инструктирую я, — моему сыну надлежит выделять больше времени для игр. Половина утренних часов и не менее одного часа после обеда. Таковы новые распоряжения императора.
Глава 23. Полина Боргезе
Аббатство Откомб
Сентябрь 1812 года
Я подхожу ближе к окну маяка и подставляю волосы осеннему ветру. В водах озера аббатства Откомб тают последние лучи солнца, и вода сверкает, как расплавленное золото. В этот монастырь я приезжала, когда моего сына Дермида унесла лихорадка. Тогда в этих стенах я нашла мир и покой. Надеюсь обрести их снова.
Я трогаю холодные камни и закрываю глаза. Сейчас мой брат должен уже быть в Москве. Чтобы разбить наглого русского царя, с ним отбыли более шестисот тысяч войска, но на протяжении трех месяцев трусливые русские отказывались принять бой. Однако из Москвы отступать уже некуда. Русские будут вынуждены сражаться — иначе лишатся самой большой драгоценности из своей короны. Значит, пока брат не вернется, я буду оставаться здесь.
На лестнице эхом отдаются шаги. Я знаю, это Поль несет мне лекарство. Он считает, что у русских преимущество — они знают свою страну и приспособлены переносить ее суровый климат. Он говорит, если к зиме война не закончится, наши солдаты перемрут от холода. Боженька, прошу тебя, будь сейчас с моим братом, а еще храни де Канувиля, который пока так и не вернулся, а ведь у него на груди мой серебряный медальон. Если они когда и согрешили против Тебя, я от их лица молю Тебя о прощении.
— Пора, ваша светлость.
Пора. Египтяне считали, что нам не так много отпущено на этой земле. И как только достигали ученического возраста, сразу начинали собирать разные ценности для своей будущей гробницы: полотно, посуду, сосуды для румян и туши, религиозные папирусы. Кто побогаче, прибавлял к этому списку дорогие сандаловые фигурки и массивные украшения. В потусторонний мир надо вступать подготовленным. В конце концов, никто из нас не знает, сколько ему отпущено. Семь месяцев назад я пообещала Полю, что мы вернемся на Гаити. А что сейчас? Молимся наравне с монахами в аббатстве От-Комб. Конечно, Поль понимает, что мы не можем вот так бросить моего брата. Если уж возвращаться на Гаити, то в роли триумфаторов. Поль — в качестве короля, я — его консорта.
