Бетина Крэн - Неотразимый обольститель
– Вы пили, – заметила она, оглядывая абсолютно пустой коридор позади него.
– Конечно, – с ленивой улыбкой признался он. – Я только что отужинал со своими друзьями-взяточниками и прочими влиятельными, «нужными» людьми... с честными законодателями нашей демократической партии. Мы с ними имеем такое обыкновение – пропустить стаканчик-другой ирландского виски после того, как закончим плести коварные интриги и поделим всю награбленную на службе добычу.
– Что ж, надеюсь, вы с пользой провели время и не зря напились, – проговорила Беатрис, плотнее запахивая халат и придерживая его у горла, стараясь, чтобы не было заметно, как у нее колотится сердце. – И что, вам удалось уговорить ваших драгоценных демократов поддержать наше предложение?
Коннор, казалось, удивился, а потом рассмеялся.
– Черт побери! Вы просто чудо! – Он отошел на пару шагов и оглядел ее с ног до головы. – Вы никогда не расслабляетесь, верно? Никогда не отдыхаете. Вы ни на минуту не забываете, что являетесь воплощением корпорации.
– Это закон, по которому я живу, – задыхаясь, проговорила Беатрис.
Коннор оглядел ее отделанный кружевными оборками халат и тяжелую волну зачесанных назад волос и вспомнил, что скрывается под этими мягкими локонами и пышным шелком. Самое естественное, что он мог сделать, – это сократить расстояние между ними и обнять ее.
– Примите другой закон, – пробормотал он, наклоняя голову.
Как только его губы прикоснулись к ее губам, какая-то блуждающая, неприкаянная часть ее души вернулась на свое место. И с каждым движением его рта, с каждым новым прикосновением восстанавливались прежние силы. Он излечивал, собирал воедино то, что было разрушено, а она и не знала об этом. Беатрис обхватила Коннора за талию, стремясь удержать и его, и те изменения, что происходили в ней сейчас. Потом, не задумываясь о последствиях, она полностью отдалась его поцелую. Стены коридора поплыли, свет и тьма смешались, восприятие реальности ушло куда-то на самый край сознания.
Через некоторое время звук захлопнувшейся вдалеке двери заставил ее очнуться. Беатрис открыла глаза и обнаружила, что это была дверь в его комнату. Она отодвинулась, глядя на Коннора. В лунном свете, наполнившем комнату, он, казалось, весь состоял из серебристого блеска и тени, его глаза сверкали, а лицо потемнело от желания. Не отводя от нее взгляда, Коннор взялся за галстук, потянул его, и тот медленно, порочно соскользнул с его шеи. Это простое движение выражало вопрос, который трудно было задать. Она может остаться или уйти, но если останется...
Беатрис застыла, глядя на кровать с пологом на четырех столбиках. Лунный луч, падавший поперек кровати, создавал четкую линию между светом и тьмой... такую же резкую грань, которую она сейчас должна перейти в душе, в своем сердце. И Беатрис ни за что не смогла бы сказать, где была в этот момент – на светлой половине, стремящаяся в темноту, или в тени, жаждущая света.
Коннор ждал, наблюдая и понимая, что решение, которое Беатрис примет, принадлежит ей, и только ей. То, что она выбрала, подарило ей невиданную раньше свободу. Протягивая Коннору руки, она ощутила слезы на глазах. Он с улыбкой притянул ее к себе. Беатрис подняла голову для поцелуя, но Коннор замер, глядя на нее.
– Имя Беатрис подходит для зала заседаний, но в спальне... Беа? Бетс?
– Биби? – предложила она. – Так звала меня когда-то сестра.
– Биби. – Он усмехнулся. – Мне нравится.
Коннор принялся ласкать ее шею, освобождая от халата. Кружевная ткань легла вокруг ног Беатрис, и она задрожала и покрылась мурашками. Коннор почувствовал ее напряжение и остановился.
– Ты давно ничем подобным не занималась, верно? Беатрис замерла.
– Кажется, я вообще... никогда ничем таким не занималась.
Когда он тихо рассмеялся и приподнял за подбородок ее лицо, Беатрис не смогла посмотреть ему в глаза. Несмотря на то что она знала, как мужчины ведут себя с женщинами в подобной ситуации, она ощущала неудобство, была смущена. Редкие случаи близости с престарелым мужем лишили ее уверенности в том, что она может доставить мужчине наслаждение. А она так мечтала подарить Коннору блаженство. Он заметил, что ее щеки покраснели от смущения.
– Ну что ж, моя девочка, – в его голосе снова послышались мягкие, ласкающие нотки, – значит, нам придется сделать что-то, чего ни один из нас не делал раньше.
Он снял пиджак, а затем расстегнул жилет.
– Для этого не потребуется плеть, хлыст или корабельный штурвал?
– А тебя не разочарует, если мы обойдемся без этого?
– Думаю, что нет.
Коннор подвел ее к платяному шкафу у окна и поставил так, чтобы она могла видеть свое отражение в старом зеркале на его дверце. Потом сам встал позади нее и положил ладони на ее полуобнаженные плечи.
– Не думай ни о чем, дорогая, тебе не будет больно. – Да?
– Я «спою» с тебя всю одежду до последней ниточки.
– Ты... что? – Беатрис хотела повернуться, но он крепко удерживал ее за плечи. – Коннор...
– Ч-ш-ш. Просто стой спокойно.
Он наклонил голову к ее плечу и начал напевать. Там, где он касался ее ртом, возникала легкая дрожь, и кожу начинало покалывать. Когда он дошел до края плеча, то тихо замурлыкал: «Женщины – это ангелы, совсем без крыльев...» К старинной ирландской застольной песне Коннор прибавлял свои слова, подходящие для того, чтобы возбудить нервничающую суфражистку. Он расстегнул ее ночную рубашку и постепенно стянул с одной руки, мягко напевая и скользя губами по каждому кусочку открывающегося тела. Он чувствовал ее взволнованное дыхание и легкую дрожь, когда остановился у локтя. Затем Коннор «спел» одежду с ее другого плеча, и она едва успела подхватить рубашку, чтобы не дать ей соскользнуть с груди. Когда Беатрис отказалась отпустить ткань, он с прежним желанием продолжил напевать сквозь тонкий шелк... опустившись на колени, чтобы пройти вдоль ее бедра... чередуя поцелуи и пение, что заставило Беатрис нервно хихикнуть.
– Стой спокойно, – приказал он.
– Мне щекотно. – Она сильно вздрогнула. – И ты фальшивишь.
– Нет.
– Да.
Он посмотрел на нее, прищурившись.
– Музыка здесь не главное, милая.
– Похоже.
Беатрис поняла, что со своего места он видит ее полуобнаженную грудь, и быстро, зардевшись, скрестила руки. Выражение его лица смягчилось.
– Ты имеешь хоть малейшее представление о том, насколько красива, Беатрис фон Фюрстенберг?
Она вспыхнула и отвела взгляд.
– Я не красавица. Я даже не первой... – Она глубоко вздохнула. – Коннор... мне тридцать лет.
– Возраст совершенства, – проговорил он, проводя руками вверх и вниз по ее покрытым шелком бедрам. – Ты красивая женщина. Неужели ты этого не знаешь? На твоем теле нет ни одного места, которое я не хотел бы покрыть поцелуями и быть благодарным за то, что имею такую возможность. Посмотри... – Он поднялся, стал позади нее и легонько подтолкнул к зеркалу.
