Элоиза Джеймс - Избранница герцога
Он поспешил к ней, всем нутром ощущая печальную для него реальность.
— Теперь ты видишь?! — вскричала Лизетт, сплетая его пальцы со своими. — Я же говорила тебе!
Элинор замерла в объятиях постороннего мужчины. Это был герцог Гидеон Эстли, красивый, хотя и не слишком высокий. Но зачем иметь гигантский рост, имея такой прекрасный профиль?
Вильерс замер, глядя на них. Гидеон целовал Элинор на глазах у ее матери и сестры, на глазах у дворецкого и всего штата прислуги. Ее мать спокойно, с благосклонной улыбкой наблюдала за ними. Вильерс был поражен, как ударом молнии. На лице герцогини была написана радость, а не слепая покорность судьбе, которая читалась при объявлении его помолвки с Элинор.
А что же она сама? Вильерс видел ее лишь со спины, но он рассмотрел руку Гидеона, бродившую в ее волосах. Он держал ее с такой нежностью, что Вильерс, жестокосердный бастард, каким сам он считал себя, готов был пролить слезы умиления.
— Разве это не чудо любви?! — воскликнула Лизетт, поглаживая его по руке.
Он еле сдержался, чтобы не отдернуть свою руку.
— Они так сильно любили друг друга, — продолжила Лизетт. — Она ждала его, и он пришел, как только это стало возможным. Он помнил ее каждый день каждого томительного года их разлуки.
И у него есть силы сопереживать им, как ему ни больно, думал про себя Вильерс.
Как это все глупо и некстати.
Глава 20
Герцогиня Монтегю была воодушевлена, на ее устах блуждала счастливая улыбка.
— А как же твой брат будет рад об этом узнать! — говорила она Элинор. — Вы почти не виделись с тех пор, как он зажил своим домом, и вдруг он узнает, что вы с Гидеоном вместе! Сестра и его друг детства, как это мило. Надо, чтобы и твой отец узнал, то-то он обрадуется за тебя!
Она решила позволить ей и Гидеону остаться наедине в гостиной.
— Конечно, это вызов, — возбужденно говорила герцогиня, — он поступил как умалишенный, примчавшись сюда. Пока что мы должны пресекать всевозможные слухи. Мы не станем ничего объявлять, пока не закончится срок траура. После похорон прошло всего семь дней. Разумеется, надо дать отставку Вильерсу и предупредить его, чтобы не проболтался.
— Вильерс женится на Лизетт, — сказала Элинор, оглянувшись на Гидеона, взятого в оборот ее сестрицей Энн.
Она судорожно сглотнула, ей были хорошо известны все насмешки Энн над ее возлюбленным, но сестра теперь вела себя по отношению к нему весьма любезно.
— Не думаю, что герцог Гилнер будет рад такому счастью, — заметила герцогиня. — Учитывая всех этих бастардов.
— Вильерс — честный человек, он не бросил на произвол судьбы свое потомство, — сказала Элинор. — И он герцог.
Беседа зашла в неприятное русло, поэтому Элинор слегка отодвинулась и выпрямила спину, церемонно сложив руки на коленях.
— Я даю вам с Гидеоном пятнадцать минут, не больше, — предупредила ее мать. — Не хочу, чтобы у слуг появилась тема для сплетен. Полагаю, что Эстли проведет ночь здесь, но я просила его отбыть рано утром. Его визит не соответствует нормам этикета, хотя я и рада ему.
Гидеон направился к кушетке, на которой сидела Элинор, и герцогиня ринулась вон, прихватив по дороге Энн и тщательно прикрыв за собой дверь.
Элинор почувствовала себя как в одном из тех романов, где описывают встречу с призраком. Ей было ясно, что этот Гидеон уже не может быть тем прежним, которого она знала.
Но это был его полностью реальный облик. Она помнила его еще застенчивым юношей, боявшимся поцелуев. А после женитьбы на Аде она встречала его в свете суровым и натянутым и таким далеким — абсолютно корректное поведение женатого джентльмена.
У этого нового Гидеона были такие горящие глаза, что ей пришлось скрыть свои за длинными ресницами. В его правой руке она заметила блестящий предмет, не иначе кольцо, подумала она. Случись это несколько недель назад, она бы бросилась к нему на шею. Но сейчас она только сильнее выпрямилась. Она вдруг ощутила весь груз своего каркаса на китовом усе и не пожелала подняться для реверанса.
Гидеон молча рассматривал ее.
— Вы прекрасны, — произнес он, наконец.
Его слова привели Элинор в замешательство, это была всего лишь дежурная фраза.
— Я очень сожалею о смерти Ады, — произнесла она.
Его лицо вытянулось и обмякло. Казалось, вся жизнь его сосредоточилась теперь в одних глазах, которые тоже начинали тускнеть.
— О, простите меня! — воскликнула Элинор. — Мне не следовало затрагивать эту печальную тему.
Элинор подумала, что она охотнее сопереживает его горю, чем его проснувшейся любви к ней самой. Поднявшись с кушетки, она взяла его за руку и усадила рядом с собой, ласково поглаживая по руке. Она делала это скорее как добрая сестра, а не отверженная любовница.
— Вы должны знать, что я завершил все церемонии относительно Ады, прежде чем приехать сюда, — сказал он.
Элинор вяло улыбнулась.
— Она была из квакеров, вам это известно?
Элинор грустно покачала головой.
— Ее отец позволил ей перейти в их веру. Она была очень набожной в отличие от меня. Я принадлежу к англиканской церкви, как большинство. Но я очень уважал ее ректора, мистера Камберуэла. Ее похоронили в Сент-Джонс-Вуд в Вестминстере. Церемония была очень скромной, как это положено у квакеров.
Элинор сплела свои пальцы с его.
— Я рада, что она нашла успокоение.
— Я предлагал Камберуэлу часть приданого на строительство ее часовни. Но тот отказался, и мы перевели деньги в воспитательный дом, хотя этого мне хотелось меньше.
— Ада любила детей, — заметила Элинор, чтобы хоть как-то утешить его.
— Я не должен быть сейчас здесь с вами, — произнес Гидеон,— но я не мог удержаться.
Ей очень хотелось сменить эту тему. Было что-то не совсем достойное в выражении его лица и блеске глаз, сопутствовавших его неожиданному вдовству.
— Я чувствую стыд, — начал он, собравшись с духом, — но не за то, что совершаю теперь, явившись сюда. А за те годы, которые разделили нас с вами, за ту боль, что я причинил вам.
Элинор начинала чувствовать себя больной. Ее сверлила одна мысль: как прекратить его излияния? Упасть в обморок или просто попросить его замолчать? Он все еще крутил какую-то безделушку в руках — бриллиантовое колечко? Она предчувствовала, что это для нее.
Как долго она ждала этого момента. Но теперь...
Когда она пристальнее посмотрела на него, то не нашла в нем ничего от былого очарования. Черты его лица заострились, под скулами чернели, чуть ли не провалы. И кожа на скулах так натянулась, что грозила порваться. На его подбородке не было и намека на мужественную растительность, он у него оставался таким же, как в восемнадцать. В дальнейшем ему, вероятно, тоже не придется бриться.
