Креолка. На острове любви - Сойер Шерил

Увидев слезы в глазах Ги, Айша коснулась его щеки.

— Обязательно, — прошептала она. — Врач сказал, что жить ему осталось недолго.

Когда Ги ушел, она подошла к отцу. Флорус хотел приподнять голову Поля-Армана, но тот остановил его:

— Не трогай меня. Адская боль на время отступила, и мне пора заняться делами. — Его глаза остановились на Айше. — А, вот и ты наконец. Мне нужен священник. — На бледном лице его голубые глаза казались очень ясными. Он заметил отчаяние во взгляде Айши и насмешливо улыбнулся. — Я не спешу в объятия Творца: мне просто нужен человек с трезвой головой, умеющий писать. Посмотри, нельзя ли найти такого.

Айша пошла на кухню. Там двое солдат помогали Ясмин. Она послала одного из них за кюре. Когда Айша вернулась, отец лежал с закрытыми глазами и прерывисто дышал. Попытка вести разговор утомила его. Айша не знала, что он хочет продиктовать священнику, но понимала: ему понадобятся все силы, чтобы произнести несколько фраз. Она взглянула на орлиный нос, прямой лоб, сжатые губы и удивилась, почему это лицо, некогда вселявшее в нее ужас, теперь не внушало страха.

Когда объявили о приходе священника, Поль-Арман открыл глаза и сразу отыскал взглядом Айшу.

— Тебе нужно отдохнуть. Иди приляг, а я развлеку нашего пастыря. — Его веки дрогнули, и он жалобно, как ребенок, спросил: — Ты ведь не уйдешь далеко?

— Я только поднимусь наверх. — Поль-Арман, не обращая внимания на священника, сосредоточился на ней. Перед уходом она коснулась его руки. Он успокоился и сказал: — Иди и забери с собой это чудовище.

Выходя, она оперлась на руку Флоруса, а наверху он и Ясмин уложили ее в постель. Айша долго лежала, не понимая, спит или бодрствует. Она сознавала, как изменилась за последние несколько недель. Теперь она уже не прежняя мстительная рабыня, не жена Жервеза, обманувшего ее, не дочь хозяина, который отверг ее. Сейчас Ги рядом, но примет ли он ее после того, что она заставила его пережить? Скоро она исчезнет, как пушинка, унесенная ветром.

Поль-Арман диктовал священнику целый час. Кюре, сделав вид, что покинул дом, тихо вышел в прихожую и послал Ясмин за Айшой. Когда та спустилась, кюре сказал:

— Ваш отец не верующий человек, он дал мне это ясно понять. Но в безвыходном положении он не станет возражать против утешения церкви.

Губы Айши дрогнули.

— Думаете, он долго не проживет?

— Не хочу огорчать вас, мадам, но боюсь, что он не дотянет до восхода солнца.

Кюре угостили кофе. Айша заметила, что он захватил с собой небольшую сумку с предметами, необходимыми для причащения. На поле боя это стало печальной необходимостью.

Поля-Армана, уставшего от диктовки, снова охватила боль. Если Флорус хоть приподнимал ему голову, он кричал.

Флорус регулярно щупал его пульс. Один раз он взглянул на Айшу и прошептал:

— Его сердце не выдержит этого.

Айша страдала вместе с человеком, лежавшим на постели. Она жалела то его, то мадемуазель Антуанетту. Айшу удивило, что все случившееся тронуло ее до слез.

Отец дышал с трудом, затем немного успокоился. Айша держала его руку в своей. Открыв глаза, он увидел ее. Его лицо излучало умиротворение.

— Вам больно? — шепотом спросила она.

— Нет. Кюре уже ушел? — Поль-Арман слабо пошевелил пальцами, пытаясь взять ее руку. Когда Айша увидела того, кто был властелином ее мира, таким беспомощным, на глазах у нее выступили слезы. Она покачала головой. — Поплачь, если тебе хочется, — сказал он. — Марго всегда плачет. Ее здесь нет. Где они все?

— Вы их скоро встретите.

Поль-Арман посмотрел на потолок и чуть нахмурился. Потом взглянул на Айшу, и его глаза выразили признательность.

— Ты мудро сказала. Но нам понадобится кюре.

Флорус пошел за ним и стоял за дверью, пока шел христианский обряд. Поль-Арман потерял голос, и отвечал кюре, лишь шевеля губами.

После обряда Айша осталась наедине со своим отцом. Боль к нему не вернулась, но и глаза он не открывал. Держа его руку, Айша смотрела на волевое лицо, крупный нос, рыжевато-каштановые волосы. Она заметила, что отец слегка поседел с тех пор, как горе обрушилось на его семью. На этом лице отразилась вся его жизнь — он испытал сильные чувства, привязанность, порывы неукротимой энергии.

Когда забрезжил свет, Поль-Арман сжал в кулак свободную руку, по груди его пробежала дрожь, он открыл глаза и изумленно посмотрел на Айшу. Она погладила руку, которую держала в своей. После относительно спокойной ночи ей было невыносимо видеть, что его лицо выражает страх и тревогу. Вдруг он успокоился, с удивлением посмотрел на Айшу, улыбнулся и отчетливо произнес:

— Анна.

Айша хотела возразить, что она не Анна, но у нее дрогнуло сердце, и она промолчала.

Поль-Арман попытался встать. Положив руку ему под голову, Айша повернула ее к себе. Умоляюще взглянув на нее, он вымолвил:

— Прости меня.

Айша вспомнила все его прегрешения, высокомерие, пренебрежение к слабости, беспощадность и упоение безграничной властью. Она растерялась, но вскоре, овладев собой, сказала:

— Почему я должна простить?

Его глаза с неимоверной нежностью смотрели на нее.

— Я люблю тебя.

Отец ждал ответа дочери. Или ответа ее матери — наверное, для него это было одно и то же. И Айша не смогла отвергнуть отца. Склонившись над ним, она поцеловала его в лоб. Поль-Арман вздохнул. Это был его последний вздох.

Маршал де Ришелье инспектировал укрепления вместе с Ришмоном, которому теперь приказал нести службу днем. Он заметил, что маркиз мрачен. Поразмыслив, герцог решил, что с ним что-то не так, если такие завидные вдовы, как Шарлотта де Моргон, чахнут без мужского внимания на осажденном острове. Однако герцог опасался говорить об этом с маркизом, помня, что недавно получил весьма резкую отповедь. И все же ему не удалось уклониться от этой темы, поскольку она имела непосредственное отношение к вопросам безопасности.

— Я снял часовых у дома мадам де Моргон, поэтому поручаю вам внимательно присматривать за ней. Она должна оставаться на острове до тех пор, пока мы не возьмем Сен-Филипп.

— Хорошо, монсеньер.

— Это почти формальность, — продолжил Ришелье, — но без нее не обойтись, учитывая то, о чем она рассказала мне сегодня утром. Я предложил мадам Моргон подробно сообщить о действиях мужа, и, признаться, ее откровенность поразила меня. Вы знали, что она когда-то была рабыней? — Теперь герцог завладел вниманием маркиза. — Мадам Моргон поведала мне невероятную историю о том, как собиралась отомстить своему прежнему хозяину. Несмотря на необычность всего этого, я поверил ей. Она вышла замуж за Моргона, чтобы осуществить свое намерение, но вдруг узнала, что человек, которому она собиралась мстить, — ее отец — Поль-Арман ле Бо де Моргон с Мартиники. Ее муж вступил в сговор с англичанами, чтобы расправиться со своим родственником — вот как они оказались на море накануне сражения. Ее храбрость поразительна, я никогда не встречал такой женщины. Даже части ее рассказа хватило бы для того, чтобы двадцать раз повесить, растянуть на дыбе и четвертовать Жервеза Моргона. Смерть милостиво избавила его от этого. Мадам Моргон решила подать прошение об отмене их брачного союза. Она готова отказаться от претензий на принадлежавшую ему собственность, даже если он ей что-либо завещал. Думаю, она приняла мудрое решение.

Никогда еще не встречал столь совершенного создания, как эта женщина, и к тому же такую сильную духом. Она просила меня разрешить ей свободный проезд на Мартинику, и я готов дать согласие. Она сможет покинуть остров, как только мы возьмем Сен-Филипп. Мадам Моргон утверждает, что больше никогда не ступит ногой на землю Франции. Она хочет перевезти тело отца на Мартинику. Завтра его положат в гроб, и она возьмет его, когда покинет Менорку.

Ришмон вскинул глаза на герцога:

— Ее отец умер? Она не… я об этом не слышал.

— Он был при смерти, когда они высадились на берег, но продержался до рассвета. Этого времени ему хватило, чтобы продиктовать пару документов. Разумеется, я перехватил их, однако пока не успел прочитать. Я не спрашивал о них молодую женщину. Она слишком потрясена смертью отца. Судя по ее словам, вина за то, что произошло на море, полностью ложится на казначея. Мадам Моргон достигла конечной точки своего путешествия, а помочь ей некому. Вы, конечно, посетили ее на рассвете и уделили ей пять минут. Признаться, Ришмон, я был раздосадован, узнав об этом. Ведете ли вы себя как влюбленный или нет, это ваше личное дело, но я подумал, что длительное знакомство с этой дамой побудит вас вести себя, как полагается хорошо воспитанному человеку.