Джудит Айвори - Искусство соблазна
Синие глаза Эммы широко распахнулись. Она ничего не говорила, лишь молча смотрела на него. Что вообще можно на это сказать? Когда к ней наконец вернулась способность говорить, она пробормотала:
— Он плохо с вами обращался?
Он пожал плечами и наклонился, чтобы налить им обоим немного вина. Вино зажурчало сначала в ее бокале, потом в его. Красная жидкость ярко сверкала в отблесках пламени камина.
— Когда мне было шесть лет, он сломал мне нос, но это произошло более или менее случайно. — Он откинулся и глотнул еще вина, прежде чем закончить: — Оказалось, что мне повезло. Из сломанного носа потекла кровь, и это его испугало. Я был, понимаете ли, его наследником.
Он считал, что в моих жилах течет его кровь. После этого он обращался со мной очень осторожно, даже был добр ко мне. — Стюарт посмотрел в бокал. — Но если быть до конца честным, привилегия быть им обласканным довольно двусмысленна. Мне трудно было с этим смириться, особенно когда я был молодым. Долгое время сознание того, что отец любит меня больше других существ, заставляло меня чувствовать себя... ужасно.
— Так не было любви между...
— Никогда. Никакой. Даже будучи ребенком, я мучился от того, что у меня такой отец. Я знал многое. Слуги, люди из города выкладывали мне все начистоту, народ его ненавидел. Я вообще ни разу не встречал его до того дня, как он сломал мне нос. Когда он появился в замке и велел мне показаться ему на глаза, чтобы он мог объявить меня своим сыном, и мне лб этом сообщили, я был готов к тому, что спущусь на первый этаж и увижу чудовище. Но он совершенно не был похож на монстра. На самом деле он выглядел так, как сейчас выгляжу я.
Эмма поежилась, она не смогла сдержаться. Затем насупила брови и тряхнула головой.
—Как все это было для вас ужасно, — пробормотала она. И импульсивно потянулась к нему. — Какое одинокое, какое страшное детство. — Она прикоснулась к его руке, к его пальцам, сжимающим бокал.
Он дернулся едва заметно, посмотрел на ее протянутую руку и убрал свою. Он ясно дал понять, что не желает ее сочувствия — ни словесного, ни физического. Он поставил, бокал на стол и снова откинулся на спинку стула.
— Все в порядке. Я вполне с этим свыкся. Сожалею, если рассказ о моих родственниках вас напугал. Хотите кофе? Чаю? Хересу? Вам принесут что пожелаете.
Она озадаченно смотрела на него.
— Нет, благодарю.
Он не принял ее сочувствия.
— Я... — Эмма не знала, что побудило ее заговорить об этом, но она искренне хотела поднять ему настроение. — Я иногда видела вас, когда была маленькой девочкой. Мальчик на холме. Я помню, был уголок у вас в огороде, где вы любили играть. Мне было видно вас с нашего северного пастбища. — Эмма не знала, как быть: лицо у него было каменное, так что догадаться о том, что он чувствует, не представлялось возможным. — Я тогда воображала, — храбро продолжила она, — что в один прекрасный день... — Эмма прикусила губу. Она только поставила себя в неловкое положение. Ему на это было наплевать. — Впрочем, не обращайте внимания. Детские глупости. — «Как это любезно с твоей стороны, Эмма. Противопоставить детскую сказку непрекращающемуся кошмару, который представляло из себя его детство». И закончила она уже совершенной глупостью: — Я думала, вы живете какой-то сказочно-хорошей жизнью.
Если он и считал ее дурочкой, то ей он этого не показывал. Его темные, с тяжелыми веками глаза впивались в нее, но для нее они были непроницаемы.
Затем он вообще круто сменил тему.
— Можно? — спросил он и, опираясь на подлокотники, подался вперед. Он просил у нее разрешения подняться из-за стола. — Я бы хотел посидеть у камина. — Он не стал дожидаться ее разрешения и встал. — Если захотите, можете ко мне присоединиться.
Он повернулся к ней спиной и направился к шкафу возле окна: мрачному сооружению с бронзовой фурнитурой, на котором стоял чей-то бюст. Он открыл дверцу и достал графин и стаканы.
— Бренди? — спросил он, не глядя на нее.
— Нет, спасибо.
За окном кружились снежинки. Стюарт отражался в окне. Казалось, снег летит ему в лицо. Такой же холодный и нездешний, как и сам Стюарт. Он налил себе бренди на три пальца и вернулся, пройдя мимо нее, к камину. У камина были разбросаны диванные подушки. Стюарт привычными Движениями сложил их так, что образовалось нечто вроде тахты. Он опустился на импровизированную тахту и вытянулся возле камина в нескольких футах от Эммы. Вид у него был вполне непринужденный.
Эмма развернула к нему свое кресло. Оказалось, что оно Может поворачиваться на своей оси и даже качаться. Она откинулась на спинку, положила руки на подлокотники и вытянула ноги к огню. Она завидовала его расслабленной неге, но сама себе такого позволить не могла.
— Так расскажите мне, — сказал он со своей горы подушек, — как вы намерены вернуть статуэтку? Я передать вам не могу, с каким восторгом я жду того момента, когда она окажется у меня, а Леонард, напротив, как можно дальше.
— О, нечестность вашего дяди — едва ли не краеугольный камень в нашей игре. На самом деле мы в основном на его нечестность и рассчитываем.
Стюарт приподнял бровь.
— Хорошо, это я понял, но нельзя ли поконкретнее?
Он подогнул одну подушку себе под плечо, другую под голову, затем привстал, чтобы глотнуть бренди. При этом он продолжал смотреть на нее. Высокий мужчина в свободной домашней куртке. На нем были кожаные домашние туфли.
— Он умен, ваш дядя? — спросила она.
— Так же умен, как и я.
— Да, тогда он чертовски сообразителен, — с сарказмом сказала Эмма.
Стюарт засмеялся, но отрицать этого не стал. Она кратко изложила ему план.
— Я думаю, нам придется разыграть для него «кунье ранчо».
— Кунье ранчо, — повторил он, улыбаясь. В глазах его читался интерес.
— Ну да — кое-что из ничего. Почему «кунье ранчо»? Вы говорите, что будете скармливать крыс куницам, снимать с куниц шкуры, а тушки отдавать крысам, таким образом получая куний мех задаром. Такие вещи обычно нравятся людям, считающим себя сообразительными. На самом деле легче всего провести тех «умников», которые не слишком честны. Может, вы мне не поверите, но тупиц очень трудно зацепить. — В беседе наступила пауза. Довольно напряженная.
— Вы ведь не будете меня обманывать? — спросил он. Да, он решительно все схватывает на лету.
— О нет, — сказала она и хотела было по привычке добавить что-то в доверительном тоне, но Стюарт был действительно умен и подобные приемы на него не действовали. — Вы слишком много против меня имеете. Я могу оказаться в тюрьме.
Он приподнял голову и с серьезным видом кивнул. Глядя на нее, он делал какие-то свои заключения, но что за мысли бродили у него в голове, Эмма сказать не могла.
