Энн Жирар - Мадам Пикассо
Горничная, стоявшая перед ней, выразительно кашлянула, и Ева вернулась к действительности. Внезапно она почувствовала себя дешевкой. Ее приход сюда был ошибкой… большой ошибкой. Она была готова задушить Сильветту, подтолкнувшую ее на этот шаг.
Ева посмотрела на книгу, которую держала в руке, – вольное исследование о сатирах, полученное от Пикассо. Она не знала, почему взяла ее с собой. Может быть, в качестве предлога? Это выглядело жалко.
– Могу я спросить, когда мсье Пикассо собирается вернуться домой?
Последовала мучительно долгая пауза, пока горничная оценивающе смотрела на нее, и на какой-то момент Еве даже показалось, что она и не думает отвечать.
– Мсье Пикассо уехал из Парижа и не сообщил о том, когда планирует вернуться. А теперь, поскольку уже поздно, разрешите пожелать вам доброй ночи. Возвращайтесь туда, откуда пришли, – холодно добавила женщина, с подозрением глядя на нее. – Или вы хотите оставить сообщение? Возможно, мадам Пикассо сможет помочь вам, когда вернется?
– В этом нет необходимости, – ответила Ева.
– Тогда идите домой, мадемуазель. Поверьте, так будет для вас лучше.
Седовласая горничная захлопнула высокую лакированную дверь, лишив Еву не только надежды, но и последней крупицы гордости.
– Где ты была?
Ева услышала резкие нотки в голосе Луи еще до того, как успела войти в комнату. Внутри было почти темно, но в окно проникал лунный свет, а желтый отблеск занавешенной лампы падал между двумя узкими кроватями.
Прежде чем она успела ответить, Луи достал ключ от своей студии внизу.
– Подожди у меня, – велел он Сильветте пугающе холодным тоном, – я должен поговорить с Евой наедине.
Сильветта по очереди посмотрела на них и молча подчинилась. Ева положила книгу Пикассо на туалетный столик и шагнула к Луи. Сильветта закрыла дверь. Она устало сняла плащ и повесила его на крючок, прибитый к стене. Между ними повисло напряженное молчание.
– Разве это не может подождать до утра? Я страшно устала.
– Я спросил, где ты была.
Резкие нотки в его голосе обозначились еще сильнее.
– Тебе прекрасно известно, что я была в салоне Гертруды Стайн вместе с тобой.
– Но потом ты ушла с Фернандой Оливье, даже не попрощавшись. Я не мог не заметить этого молодого итальянца с бегающими глазками, который выскользнул следом буквально через минуту.
О чем он только думает? О том, что она тайком встречается у Убальдо Оппи? Ева едва не рассмеялась от этой мысли. Но выражение его лица в тот момент было слишком серьезным. Вероятно, Пикассо тоже наблюдал за их уходом и пришел к такому же выводу. Но заявить о своей невиновности было все равно, что открыть ящик Пандоры, выпустив оттуда тайну Фернанды и Оппи, а может быть, и тайну ее и Пикассо.
Луи, окутанный тенями, подался вперед. В этот момент он выглядел угрожающе.
– Куда ты отправилась с Фернандой?
– В кафе «Верни» на улице Кавалотти.
– Убальдо Оппи присоединился к вам?
– Разумеется, нет. Ей нужно было поговорить со мной как с подругой.
Ева слышала от Фернанды, что «Верни» было ее любимым бистро, поэтому ложь далась ей без труда. Но она видела, что объяснение вовсе не удовлетворило его.
– Почему с тобой? У нее много друзей, более соответствующих ее положению и статусу, а ты всего лишь какая-то белошвейка из «Мулен Руж».
Раньше Луи никогда не оскорблял ее и даже не бывал с ней холоден. Ева отступила на шаг, но он снова приблизился к ней.
– Фернанда сказала мне, что иногда ей кажется, будто другие подруги не могут понять ее.
– Не лги мне!
Луи схватил ее за руки с такой силой, что она ахнула от неожиданности. Потом он привлек Еву к себе, так что она ощутила на лице его кислое дыхание, и отвесил ей сильную пощечину.
Воспоминание о пощечине, полученной от отца, мгновенно пронеслось в голове девушки.
– Я не лгу! – Ева старалась говорить решительно, несмотря на жгучую боль. Ей до сих пор не верилось, что Луи мог ударить ее.
– Я хочу сказать, ma cherie Марсель, что отныне ты принадлежишь мне, душой и телом. Если ты была с тем художником, то даже представить не могу, что бы я сделал с тобой.
– Уходи отсюда.
Луи безропотно направился к выходу, но потом остановился и повернулся к ней в тусклом свете, падавшем из коридора.
– Кстати, Пикассо поздравляет нас обоих.
– С чем?
– Конечно же, с нашей помолвкой. Вернее, с нашей предстоящей помолвкой, ведь все уже было решено. Я не хотел говорить тебе об этом, пока не выберу подходящее кольцо для тебя, но в прошлый вторник я съездил в Венсенн и поговорил с твоим отцом.
– Что ты сделал! Зачем?
– Он был весьма доволен и сказал, что тебе уже давно пора устроить свою личную жизнь и стать кому-то хорошей женой. Поскольку я намекнул, что мы уже близки, у него не было никаких возражений.
– Ты не имел права!
– Я лишил тебя невинности, так что у меня были все основания для этого разговора.
Ева схватилась за голову, тщетно пытаясь избавиться от оглушительного стука крови в висках. Ее мысли путались. Ей хотелось закричать, что они не любовники. Она не дала Луи ничего, кроме нескольких мгновений близости, она отдала ему свое тело, пытаясь забыть о мужчине, который владел ее сердцем. Но это было тщательно охраняемым секретом – как и многие другие тайны, направляющие поступки людей, – и она не могла произнести ни слова. Их отношения с Пикассо казались священными.
Глава 20
На следующий вечер, после представления в «Мулен Руж», когда Ева уже собиралась домой, она увидела мужчину в темном пальто и черном шелковом цилиндре, ожидавшего ее у выхода на сцену. Он был высоким и бородатым, с темно-карими глазами, длинным носом и дружелюбной улыбкой. Она удивилась, когда он назвал ее «мадемуазель Гуэль», а не Марсель Умбер, поскольку лишь немногие в Париже знали ее настоящее имя.
– Мой клиент поручил мне передать эту посылку вам, и только вам.
– Ваш клиент, мсье? – спросила она, глядя на небольшой пакет, завернутый в коричневую бумагу и перевязанный шпагатом.
– Полагаю, вы поймете, кто это, как только вы развернете посылку, мадемуазель. Он уехал на несколько дней в Гавр, но попросил меня с величайшей осторожностью передать вам эту вещь.
– Могу я узнать ваше имя?
Он посмотрел на Еву сверху вниз, едва заметно улыбнулся и вежливо снял шляпу.
– Меня зовут Даниэль-Анри Канвейлер.
Канвейлер был широко известен в Париже как галерист и торговец живописью, представлявший интересы таких гигантов, как Сезанн и Гоген. Ева не раз читала в газетах о его поразительных сделках и знала, что Пикассо тоже принадлежит к его клиентам.
