Филиппа Карр - Мы встретимся вновь
Я подчинился, и луч прожектора, не остановившись, пополз дальше.
– Вперед, – шепнул Бастер, и мы побежали. – Живее, живее, сэр. Хотите, чтобы пули настигли нас?
Мы спрятались в кустах, куда не доходил свет прожектора.
– Чтоб мне провалиться! Чуть не влипли, – выругался Бастер. – Тогда прощай дом и красотка. Идемте, а то упустим лодку.
Мой рукав промок. Я тронул руку и увидел на ладони кровь.
– Тебе лучше идти одному, Бастер. Похоже, что я…
– Не несите хреновину, сэр… Прошу прощения. Не собираюсь я уходить без вас. Кто тогда приглядит за вами? Мы должны уйти отсюда. Немцы немного повеселились и сейчас не будут преследовать нас. Наверное, подумали, что это была лиса.
Он почти тащил меня, настолько я ослабел. Мы вышли на дорогу, и вдалеке я увидел свет фар. Бастер тут же затащил меня в кусты. Что было дальше, я плохо помню, так как, кажется, находился в бреду. Бастер позднее рассказал мне, что я все время спрашивал: «Где усадьба Джерминов? Где она? Я иду домой».
– Вы все время называли свое имя, – говорил он. – И разговаривали с некой птичкой по имени Виолет… или что-то в этом роде.
Наверное, он просто нес меня на себе, что было довольно сложно, так как я значительно выше его. Нам повезло. На поле кто-то оставил тачку, он усадил меня в нее и повез. Бастер никогда не бросил бы меня, это просто замечательный парень. И очень умен, хотя и хвастался этим. Как он говорил, он мог бы обвести вокруг пальца любого, начиная от командующего и кончая самой пугливой и осторожной птицей. Он воображал себя всесильным в отношении всего, включая женщин. Обычно я называл его Казановой Брауном. Он никогда не слышал о Казанове, но был весьма польщен, когда узнал, кто это.
Я всегда буду знать, что своей жизнью обязан Бастеру Брауну.
Заметив дом, стоящий поодаль от дороги, Бастер решил попытать счастья. Впоследствии он сказал, что вынужден был это сделать, так как боялся, что я могу умереть, если мне не окажут помощь. Я потерял много крови, а он не мог толкать тачку посреди дня.
Дверь открыла женщина. Она быстро заговорила по-французски, и, возможно, я кое-что понял бы, если бы чувствовал себя несколько лучше. Знание же французского Бастером не выходило за пределы «О-ля-ля!».
Но каким-то образом он сумел объяснить, что мы бежали из замка, что его товарищ ранен и нуждается в помощи.
Как повезло нам той ночью! Марианна, так звали хозяйку, люто ненавидела немцев, которые прямо у нее на глазах застрелили ее мужа, и использовала любой случай, чтобы навредить им.
Оказалось, что она помогала и другим беглецам из замка.
Прежде всего Марианна сделала мне перевязку и уложила в постель, а затем уж дала Бастеру кусок ржаного хлеба и что-то напоминающее кофе.
Потом он говорил мне:
– Марианна оказалась хорошей женщиной. Другая бы связала нас и подняла тревогу – но не она. Враги немцев – ее друзья.
Марианна действительно оказалась доброй и заботливой. Без нее я не выжил бы. Эта спокойная, красивая, мечтательная женщина приходила в ярость, когда говорили о немцах. И надо сказать, она немало рисковала, помогая нам.
А так она была нежной и все понимающей. Когда она перевязывала мою руку, она произнесла по-французски: «Бедный маленький мальчик». И, странно, это очень успокоило меня, хотя рука болела сильно. От нее мы узнали, как генерал де Голль спасал Францию, как высадились союзники в Нормандии, узнали и об этом злодее Петене, который предал Францию и стал немецким холуем. По ее мнению, англичане и американцы были просто замечательными ребятами, потому что ступили на французскую землю и сражались против завоевателей и предателей, смывая позор со страны и делая ее опять великой.
Ее долг – помогать бывшим узникам, говорила она. Она делает это для Франции, и ей нравились люди, которые проходили через ее дом. Например, те двое летчиков, которые приземлились на парашютах. Они пробыли у нее две ночи. Затем беглецы из замка, которым она показывала дорогу и давала одежду, принадлежащую ее мужу, убитому этими немецкими ублюдками.
Я знал, что мешаю Бастеру, и сказал ему, чтобы он шел дальше без меня, так как мы находились слишком близко от замка, чтобы чувствовать себя в безопасности. А что, если немцы узнают, что мы в этом доме? Не только мы, но и Марианна оказалась бы в смертельной опасности.
Бастер отказался уходить, а Марианна не хотела отпускать меня с такой раной, хотя, увы, здесь она мало чем могла помочь. Требовался доктор, но где его было взять?
Затем мы познакомились с ее дочерью Лизеттой, которая жила на ферме у дяди, а сейчас вернулась домой. Это было юное повторение Марианны – такая же пухленькая, такие же глаза с поволокой, полные губы и всепоглощающая женственность. Но главное, она немного говорила по-английски.
– Убежали? Из замка? – спросила она. Мы утвердительно кивнули головой и сказали, что ее мать очень нам помогла.
– Моей маме нравятся англичане и американцы. Мне тоже.
– К счастью для нас, – отозвался Бастер. Мы пробыли у Марианны несколько недель.
Большую часть времени я с трудом осознавал, где нахожусь. Все казалось мне таким нереальным. Рука начала гноиться, но Марианна боялась позвать врача.
А вообще-то она прекрасно относилась к нам, предоставила нам кров и пищу, хотя у нас не было ни гроша.
– Она делает это для Франции, – торжественно заявила Лизетта.
Бастер много помогал по хозяйству, но я был не способен что-либо делать…
Он замолчал, как бы вглядываясь в прошлое.
– Союзники приближались, – продолжал рассказывать Джоуэн. – Вокруг появилось много немцев, и мы стали особо осторожны. У Марианны был огромный комод, в котором, в случае необходимости, мы могли спрятаться. Уверен, что если бы они пришли, то нашли бы нас сразу же. К счастью, такого не случилось.
Я постоянно твердил Бастеру, что он должен уйти, а не торчать тут с инвалидом, подвергая себя опасности, но, конечно, он никуда не ушел. Кажется, ему нравилось жить в этом доме. И было ясно, что ему нравилась Марианна и ее дочь. Он починил и покрасил тачку и приобщил ее к хозяйству, хотя относился к ней как к святыне.
– Наша спасительница, – говорил он. – Знаете ли, сэр, что без нее мы не добрались бы сюда?
Он каждый день осматривал ее и посылал ей воздушные поцелуи. Такая сентиментальность была неожиданной в его характере.
Думаю, что у него были особые отношения с Марианной. Однажды он мне сказал, что она «лакомый кусочек», и подмигнул при этом. Да и к Лизетте он привязался.
Что-то очень уютное было в том доме, успокаивающее, хотя опасность грозила нам и днем и ночью.
Вечерами, сидя в темноте, мы много разговаривали. Я рассказывал им о моем доме, о монахах, которые жили в нем когда-то, о красоте диких берегов Корнуолла. Лизетте очень нравились мои рассказы.
