Джоан Вулф - Обман
Труднее всего для меня было скрывать от Адриана собственные чувства по отношению к нему. Это была самая сложная задача, с какой мне когда-либо приходилось сталкиваться в жизни. Стоило ему войти в комнату, как у меня тут же начинала кружиться голова. Единственным выходом для меня оставалось избегать встреч с ним, и я обнаружила, что светская жизнь предоставляет мне определенные возможности для этого, поскольку замужние женщины по сложившимся правилам хорошего тона вовсе не должны были показываться на людях непременно в сопровождении своих супругов. Впрочем, в тех случаях, когда Адриан все же сопровождал меня, с нами вместе обыкновенно находились также Каролина и Луиза, а иногда еще и Эдвард или Гарри.
Получалось, что, если не считать наших встреч в спальне, мы с Адрианом бывали наедине только во время наших утренних прогулок верхом в парке. Адриан распорядился доставить из Грейстоун-Эбби Эвклида, так как не хотел, чтобы жеребец застаивался. По заведенному распорядку в шесть часов утра мы с мужем садились в седло и ехали верхом по медленно просыпающимся лондонским улицам в Гайд-парк.
В столь ранний час там всегда бывало пустынно, а воздух по чистоте и свежести не уступал загородному. На траве и цветах поблескивали капли росы, а дрозды заливались так, словно все это происходило не в Лондоне, а где-нибудь в Беркшире.
Я очень любила эти утра. Только во время наших прогулок мы с Адрианом, будучи вместе, не испытывали от этого чувства неловкости. Нам было хорошо, потому что нас в эти минуты объединяла общая цель. Неподалеку от озера мы нашли ровную, поросшую травой поляну и на ней тренировали лошадей: я — Эльзу, Адриан — Эвклида.
Классическая дрессура требует предельной концентрации как лошади, так и всадника. По этой причине мы с Адрианом во время наших прогулок были полностью поглощены занятиями с животными и если и обращали друг на друга какое-либо внимание, то только для того, чтобы убедиться, что кто-то один из нас не мешает другому. Это действительно были счастливые минуты. Ощущение тепла первых солнечных лучей на лице, чувство спокойствия и умиротворенности, всегда порождаемое пониманием между всадником и лошадью, спокойная, ритмичная рысь Эльзы — все это было так прекрасно, что я многое отдала бы за то, чтобы продлить эти мгновения. По дороге домой мы обсуждали детали только что законченной тренировки, поведение животных, рассуждали о том, как можно исправить те или иные ошибки. В это время мы были близки как никогда, и даже физическое желание никак не сказывалось на наших отношениях, удивительно чистых в эти минуты. Мы свободно обменивались идеями, делились друг с другом какими-то своими мыслями и соображениями и при этом не ощущали никакого напряжения, никакой принужденности.
Потом мы возвращались домой, конюхи уводили лошадей, и мы снова превращались в лорда и леди Грейстоун, что каждый раз вызывало у меня очень грустное чувство.
Такова была ситуация в лондонском доме Грейстоунов в тот момент, когда из Ирландии вернулся Пэдди. В то утро, когда он приехал, я уговорила Гарри взять меня с собой в музей восковых фигур мадам Тюссо, но не потому, что мне так уж хотелось там побывать, а из-за того, что в последнее время младший брат Адриана казался необычно спокойным, и мне хотелось убедиться, что с ним все в порядке.
Во время нашего похода в музей у Гарри была масса возможностей для того, чтобы поделиться со мной своими проблемами, если у него таковые были, но он этим так и не воспользовался, а когда мы вернулись домой, Уолтерс сообщил мне о возвращении Пэдди. Каролина и Эдвард повели маленького Неда в Тауэр поглядеть на королевский зверинец, Луиза ушла в Хукхэмскую библиотеку, чтобы вернуть книгу, Адриан как раз в это время встречался с каким-то правительственным чиновником, так что с Пэдди беседовали только мы с Гарри.
Я попросила, чтобы нам принесли чего-нибудь попить, проводила Гарри и Пэдди в одну из комнат, села там на обитый желтым шелком стул и уставилась на старого конюха в ожидании новостей.
Пэдди отхлебнул большой глоток из стоящей перед ним кружки с пивом. Взгляд его бледно-голубых глаз был мрачен.
— Кажется, теперь я знаю, из-за чего убили мистера Дэниэла, — сказал он.
При этих словах Гарри издал удивленное восклицание. Продолжая сидеть на стуле, я наклонилась вперед, но промолчала. Пэдди посмотрел на меня и стал рассказывать.
— Вы были правы, мисс Кетлин, когда подумали, что все началось с тех гунтеров, хотя они не имеют прямого отношения к гибели мистера Дэниэла. — Пэдди отхлебнул еще пива. — Я поговорил с Фарреллом, человеком, который продал тех двух лошадей вашему отцу, но от него я не узнал ничего особенного. Это меня здорово расстроило, но я решил раньше времени не уезжать и покрутиться в Ирландии еще какое-то время. Тут-то я и попал на скачки в Голуэе.
— В тот раз, когда мы купили тех двух гунтеров, мы тоже смотрели скачки в Голуэе, — сказала я, сузив глаза.
— Точно, так оно и было, — кивнул Пэдди. — И на этот раз я увидел то, что мистер Дэниэл, должно быть, заметил еще два с половиной года назад.
Старый конюх замолчал на секунду, чтобы отпить из своей кружки еще глоток, и заговорил снова.
— Вы помните лошадь, которая в тот раз выиграла Голуэйский кубок? — спросил он.
— Да, — ответила я. Моя память почти всегда цепко удерживала практически любую виденную мной лошадь, а ту, о которой меня спросил мой старый друг, забыть было просто невозможно. — Это был гнедой жеребец с удивительно мощным галопом.
— Да благословит вас Господь, мисс Кетлин, вы прямо как ваш отец, — удовлетворенно улыбнулся Пэдди.
Я тоже улыбнулась ему в ответ.
— И какое же отношение имеет этой гнедой жеребец к гибели отца Кейт? — нетерпеливо спросил Гарри, который терпеть не мог длинные истории и всегда требовал, чтобы рассказчик поскорее переходил к сути.
— Несколько недель назад мне снова довелось увидеть его, мистер Гарри, — сказал Пэдди, бросив на младшего брата Адриана по-отечески покровительственный взгляд. — Именно тогда я заметил, что у него в точности такой же аллюр, как у гнедого трехлетка лорда Стейда, который выиграл скачки в прошлом году. — Пэдди снова повернулся ко мне:
— Как вы сами заметили, мисс Кетлин, такой галоп не спутаешь ни с каким другим. Так вот, трехлеток, которого Стейд выставляет на скачках в этом году, тоже галопирует точно так же.
Слова старого конюха совсем сбили меня с толку.
— Боюсь, я не понимаю, Пэдди. Какая тут связь?
— Я и сам не видел тут никакой связи, пока не разговорил кое-кого. — Пэдди поставил пустую кружку из-под пива на приставной столик, некоторое время молча задумчиво созерцал свои старые, обшарпанные сапоги, а затем поднял на меня бледно-голубые глаза. — Только после этого я сделал одно очень интересное открытие, — продолжил он. — Я заглянул в родословную и выяснил, что тот ирландский трехлеток, которого я только что видел на скачках в Голуэе, был получен от жеребца по имени Финн Мак-Кул. Этот самый Финн Мак-Кул был прекрасной скаковой лошадью, но потом получил травму, и его сделали производителем. Вот тут-то он и показал себя во всей красе.
