Маргарет Макфи - Благородный разбойник
— Этот бомонд со всем его богатством и роскошью? Но ты прав, когда посмотришь на то, как мужчины, женщины и дети борются за то, чтобы выжить, как они радуются даже самой малости… — Эмма покачала головой. — Блеск роскоши быстро тускнеет, если под ним ничего нет.
Как всегда, ей удалось облечь в слова то, о чем Нед думал, что чувствовал.
Эмма снова взглянула на фишку, лежавшую на столе.
— Должно быть, для тебя это самая большая драгоценность в мире.
— Была, Эмма. Но теперь у меня есть нечто гораздо более ценное. — Нед поднял их сплетенные вместе руки и поцеловал ее пальцы. — У меня есть ты.
— О, Нед, — шепнула она и, наклонившись, прижалась губами к его губам. — Если бы ты знал, как я тебя люблю!
Нед закрыл глаза, чувствуя, как грудь распирает от бушевавших в ней противоречивых чувств: любви, стыда, чувства вины. Эмма любила его, но не таким, каким он был на самом деле. Если бы она узнала, кто он… Не спаситель, а палач — человек, который стал причиной всех ее бед. Он женился на ней, скрыв от нее правду. Отдавшись своей любви к ней, позволив ей слепо полюбить его, в то время как она не знала всей правды о том, кто он и что он сделал, Нед обратил в злую шутку все, что между ними было.
Нед чувствовал, что тучи его вины сгущаются, что из всех уголков сознания слышится шепот, обвиняющий его в обмане.
Он чувствовал, как темная тайна начинает пожирать его изнутри.
Каждую ночь они предавались любви. Она была неистовой и сладкой, а потом, когда они лежали рядом в спальне на огромной кровати, их сердца бились в унисон. Все, что происходило между ними, было так прекрасно и удивительно, что Эмме не оставалось ничего другого, кроме того, чтобы радоваться их любви, по сравнению с которой все остальное ничего не значило. А Нед гладил ее волосы, смотрел ей в глаза, снова и снова повторял, что любит ее. Как будто говорил эти слова в последний раз, как будто у него не будет другого шанса. И только тогда Эмма заметила тревогу, прятавшуюся в глубине его глаз.
Она обхватила ладонью его щеку. Пристально посмотрела ему в глаза и попыталась успокоить его:
— Теперь мы вместе, Нед. Все остальное не важно. Разве не так?
Нед улыбнулся и снова поцеловал ее. Поцелуй длился до тех пор, пока Эмма не забыла, о чем спрашивала.
Только потом, значительно позже, она вспомнила, что он так и не ответил.
Нед стоял у окна своего кабинета и смотрел на площадь. Великолепные дома и ухоженные сады, в которых деревья, кусты и цветы стоили больше, чем семьи из Уайтчепела зарабатывали за год. Богатство и роскошь, превосходящие все, что он мог себе представить. Все это должно было сделать его счастливым. И он был им, пока не понял, какова цена. И теперь каждый раз, когда Нед смотрел вокруг, он вспоминал об этом. Впрочем, напоминания ему и не требовались. Правда мучила его непрерывно, не давая покоя.
Нед отпил джин из стакана, который держал в руке. Запах можжевельника наполнил его ноздри, крепкая влага обожгла горло и опустилась ниже в желудок. Но это не принесло облегчения и не уменьшило боль.
Бесчестье. Обман. Слова обвинений стучались ему в уши, и Нед не мог заглушить их. Теперь уже не мог. И больше никогда не сможет. Он должен сказать ей. Нед понимал это. Эмма имела право знать правду. Она заслуживала, чтобы с ней обращались как с ровней, а не покровительствовали, словно она ребенок или глупышка. Но как можно сказать женщине, которую любишь, что ты не тот, кем она тебя считает? Как сказать об этом, не причинив ей невыносимой боли?
Они женаты. Они связаны перед законом. Навсегда. Она не сможет просто взять и уйти от него. Начать жить своей жизнью. Встретить кого-нибудь другого. Выйти замуж. Для Эммы все это потеряно навсегда.
Какая-то часть его существа подсказывала ему, что надо молчать и дальше. Нести этот груз самому. Если Эмма ничего не узнает, она не будет страдать. Соблазн был велик. Очень велик. Ей столько пришлось пережить, и мысль о том, что он снова причинит ей боль, казалась Неду невыносимой. И все же, если он ничего не скажет ей, то станет еще больше презирать себя.
Он должен сказать ей. Во имя чести. Во имя правды. Потому что все ее представления о нем — ложь.
Он должен сказать ей. Нед возвращался к этому снова и снова. Он должен сказать ей, потому что любит ее и потому что так надо.
Всю свою жизнь Нед делал непростые вещи. Он никогда не пытался уклониться от того, что считал необходимым. Независимо от того, хорошо это или плохо. Независимо от того, насколько трудно было это сделать и чего это ему стоило. Так было до сих пор.
Теперь, стоя здесь, в спальне, когда за спиной в их постели спала Эмма, Нед не знал, сможет ли сделать эту самую трудную вещь.
Лучи яркого осеннего солнца заливали светом маленькую гостиную, смежную со спальней Эммы, в роскошном доме на Кавендиш-сквер. Они согревали ей спину, пока она, сидя за маленьким бюро, писала письмо своему отцу. Перо из тяжелого серебра было таким гладким и аккуратным, что скользило по плотной белой бумаге без малейшего труда или скрипа. Чернила ложились ровно, без помарок. Эмма снова обмакнула перо в чернильницу и вывела свое имя. Она взглянула туда, где у окна стоял Нед и тяжелым отстраненным взглядом смотрел на улицу.
— Ты опять о чем-то думаешь.
Эмма не стала запечатывать письмо, оставив его сохнуть, и подошла к нему. Его тревожное состояние очень беспокоило Эмму, тем более что в последние недели оно только усугублялось.
— Я всегда о чем-нибудь думаю.
— Ты слишком много работаешь, Нед.
— Недостаточно много, — возразил он, взяв в руки маленький овальный портрет в истертой золоченой рамке, стоявший на прикроватном столике.
Глаза Эммы скользнули по любимой миниатюре.
— Это портрет моего брата Кита, написанный незадолго до того, как он связался с Девлином, Хантером и всей этой бандой повес и проиграл все состояние нашей семьи.
— Ты винишь Девлина в том, что случилось той ночью?
— Я виню их всех. Это они отвели его в игорный притон. И позволили проиграть все.
— Может быть, это было меньшее из зол.
— Чего же еще он мог лишиться? Скажи мне. Я не понимаю.
Нед не ответил.
— Они должны были его остановить. Настоящие друзья остановили бы его.
— Но не они же забрали его деньги.
— И что? — Его слова не убедили Эмму.
Наступила тишина.
Нед вернул миниатюру на место, но его глаза задержались на ней.
— Ты когда-нибудь думала о том, что за человек играл против твоего брата?
— О, я думала о нем, — с чувством сказала она. — Выиграть деньги — это одно. Но забрать у человека последнюю рубашку, его дом, достоинство, забрать все… не знаю, каким негодяем надо быть, чтобы спокойно жить с этим.
