Кристофер Гортнер - Последняя королева
Когда я собирала вещи, в мои покои вбежал паж:
– Ваше высочество, приходите немедленно! Мессир архиепископ Безансон тяжело болен!
Я замерла. Безансон славился своей склонностью объедаться маслинами, овечьим сыром-манчего и нашим знаменитым хамоном. После приезда в Испанию он страдал коликами чаще, чем младенец, и у меня не было никакого желания спешить к его постели.
– Он в доме маркиза де Вильены, – добавил паж. – К нему позвали личного врача ее величества. Говорят, что у него, возможно, водянка.
Я похолодела:
– Идем, Беатрис.
Мы поспешили по иссушенным солнцем улицам к дому Вильены.
Маркиз встретил меня в зале, одетый словно ко двору – в красном камзоле, с напомаженными волосами. Мне показалось, что на его тонких губах под безупречной эспаньолкой промелькнула улыбка.
– У него понос с черной желчью. Вам нельзя к нему подходить, ваше высочество. За ним ухаживает доктор де Сото, и его высочеству уже сообщили. Если хотите, можете подождать в зале.
Он проводил меня в зал, словно приглашая на ужин. Поняв, что жизнь и здоровье Безансона маркиза нисколько не волнуют, я в тревожном ожидании села рядом с Беатрис, пока слуги несли нам закуски. Как мог заболеть Безансон? Он пробыл в гостях у Вильены несколько дней, но маркиз выглядел вполне здоровым, так что дело не могло быть в воде. Может, зараза попала к нему в пище?
Мысли носились у меня в голове, словно крысы на чердаке. Когда на исходе дня появился Филипп, нервы мои были на пределе. Я поспешила ему навстречу, но он оттолкнул меня и быстро поднялся в покои Безансона, приказав следовать за ним.
В комнате стояла влажная жара, пропитанная зловонием. Филипп рявкнул промокшему от пота королевскому врачу, склонившемуся над лежащим навзничь Безансоном:
– Прочь отсюда, еврей!
Сото выскользнул за дверь. Я попыталась удержать Филиппа, но он яростно посмотрел на меня и шагнул к кровати.
– Mon père,[29] – услышала я его шепот. – Это я, ваш преданный сын. Я здесь.
Безансон застонал, слепо нашаривая руку Филиппа.
– Слушай, – дрожащим голосом пробормотал он, и я придвинулась ближе. – Заговор… Это… заговор. – Послышалось тяжелое дыхание архиепископа. – Король… ты должен… яд… меня отравили…
– Ложь! – в гневе выкрикнула я.
Сдавленно зарычав, Филипп начал разворачиваться ко мне. Безансон закашлялся, судорожно выгнулся дугой и закатил глаза. Из его живота донесся чудовищный рокот, а затем на простыню хлынул поток отвратительных выделений. Филипп отскочил. Прижав ладонь ко рту и задыхаясь от вони, я побрела к двери, чтобы позвать доктора де Сото.
– Нет! – заорал Филипп, бросаясь ко мне. – Только не это чудовище!
Но я уже открыла дверь.
На пороге стоял мой отец.
* * *– Он умер. – Отец остановился в дверях зала.
Прошло несколько часов. Филипп безвольно обмяк у камина, с нетронутым кубком в руке. Я сидела напротив, Беатрис рядом со мной.
– Его слуги позаботятся о подготовке тела, – продолжал отец. – Водянка не передается от человека к человеку: чтобы ею заболеть, нужно выпить из зараженного источника. – Он помолчал, глядя в мои полные тревоги глаза, затем повернулся к Филиппу. – Учитывая его предсмертные обвинения, предлагаю, чтобы доктор де Сото провел вскрытие.
Кубок Филиппа со звоном покатился по полу. Он медленно поднялся с кресла, не обращая внимания на растекающееся под ногами вино.
– Скажите этому христопродавцу, чтобы не касался тела своими грязными руками. – Отблески пламени из камина освещали его осунувшееся лицо. – Оставьте нас. Я хочу… я хочу попрощаться.
Филипп вышел. Я снова посмотрела на отца, пытаясь почувствовать хоть какую-то жалость к архиепископу, но не ощутила ничего, кроме тайной радости: больше мне не придется противостоять ему и его всеобъемлющему влиянию на Филиппа. Не хотелось предаваться невольным сомнениям, хотя смерть его произошла в самое удачное время, накануне нашего предстоящего титулования в Арагоне.
Мысли, видимо, отразились у меня на лице, поскольку отец тихо сказал:
– Он бредил от лихорадки и боли. При водянке такое бывает. Возвращайся к матери, и поезжайте в Аранхуэс. Помочь ты все равно ничем не можешь. Я останусь здесь с твоим мужем.
Мне не хватило смелости возразить. Пока мы с Беатрис шли по улицам в сопровождении слуг Вильены, я решила, что даже на смертном одре Безансон оказался столь же вероломен, как и при жизни, и до самого своего конца не прекращал сеять подозрения.
В опустевших покоях, где ждали отправки в Аранхуэс мои сундуки, я упала не раздеваясь на кровать и сразу же погрузилась в глубокий, но беспокойный сон. Мне показалось, что прошло всего несколько минут, когда меня разбудил звук открывающейся двери.
Я сжала висевшее на шее распятие, в страхе ожидая обнаружить возле своей постели полную укора тень Безансона. Вглядевшись в темноту, я увидела Филиппа: он стоял, бессильно свесив руки. Я осторожно поднялась, подумав, что он наверняка страшно страдает, так же как страдала я, впервые узнав о смерти доньи Аны.
– Ты знала, что они могли это сделать? – ледяным голосом проговорил он.
Я покачала головой, глядя в его покрасневшие от слез глаза:
– Филипп, он был в беспамятстве. Он сам не понимал, что говорит.
– Так и думал, что ты это скажешь. Ты такая же, как они, яблоко от яблони. Ты всегда его ненавидела и наверняка рада его смерти. Но я прекрасно понял все, что слышал, и точно могу сказать: его отравили. Более того – я знаю почему.
– Почему? – прошептала я, хотя услышать ответ мне хотелось меньше всего на свете.
Пол покачнулся под ногами, и я подумала, что больше не выдержу. Слишком много было между нами разногласий, слишком много злобы, слишком много всего. Филипп шагнул ко мне, и я попятилась, словно загнанный в ловушку зверь.
– Потому что он был моим другом и я доверял ему как никому другому. Они знали, как много он для меня значит, и убили его, чтобы больно ранить меня! Ранить меня и убрать его с дороги!
– Они? – прошептала я, не слыша собственного голоса.
В голове зашумело, словно черные волны накатывались на камни.
– Да. Они. Их католические величества Испании! Твои обожаемые родители! Они убили моего Безансона. Да поможет мне Бог, мадам… – Он приблизил ко мне лицо. – Я отомщу!
Я раскрыла рот, пытаясь в ужасе возразить, но меня окутала ревущая тьма.
У меня подкосились колени, и я со стоном осела на пол.
* * *С трудом открыв глаза, я увидела стоящих возле постели Сорайю и Беатрис. Хотела спросить, как долго я пробыла без чувств и что со мной случилось, но не могла пошевелить губами, – казалось, будто мне зашили рот.
