Джуд Деверо - Девственница
– Роуан! – простонала она.
– Да, любимая, – шепнул он, припав к ее губам.
Ее ноги раздвинулись, чтобы принять его, и он легко скользнул в гостеприимное лоно. На этот раз боли не было. Только божественное блаженство. Джура выгнулась, ошеломленная нахлынувшим на нее экстазом. Роуан почти вышел из нее, и Джура вонзила ногти в его плечи, из страха, что он сейчас ее покинет. Но он снова вошел в нее, продлевая сладостную пытку.
Она широко открыла глаза и, увидев лицо Роуана, поразилась. Никогда еще она не видела выражения столь полного, всепоглощающего наслаждения.
Она быстро приноровилась к его ритму и подняла колени, чтобы глубже принять его плоть. Он мерно входил в нее, словно пронзая каждым выпадом.
Прошло всего несколько мгновений, а может, и дней, но ей захотелось чего-то еще… нового… неизведанного… только она не знала, чего именно.
– Роуан? – вопросительно выдохнула она.
Он открыл глаза, взглянул на Джуру, и огонь в его взгляде почти испепелил ее.
И тут Роуан изменился, мгновенно преобразившись в дикого зверя. Грубо схватил ее ногу и рывком швырнул себе на пояс. Джура поняла, что нужно делать, и обвила его талию другой ногой. Роуан врезался в нее с новой силой, жестко и быстро. Она встречала его удары своими, с такой же силой: годы тренировки не прошли даром. Постепенно их соитие превращалось в крещендо страсти и желания.
Когда Джура наконец взорвалась, в темноте, за сомкнутыми веками вспыхивали звезды, а в ушах стоял рев. Она пронзительно закричала, изо всех сил стискивая Роуана, держась за него, как утопающий за соломинку. И вытянулась в струнку, когда он вздрогнул и забился в судорогах экстаза.
Потом они долго лежали вместе, прижимаясь друг к другу, как сильные молодые животные, переплетясь руками и ногами, мокрые от пота.
Роуан поднял голову первым и посмотрел на жену.
– Я не сделал тебе больно? – спросил он, самодовольно усмехаясь. Джура не оскорбилась. Ей было слишком хорошо, чтобы обижаться на все усмешки в мире.
– Я и не представляла, – прошептала она. – Не знала, что так может быть.
Он поцеловал ее в щеку.
– Честно говоря, я тоже. Неудивительно, что мужчины…
Он осекся.
– Что именно «мужчины»?
– Наверное, поэтому мужчины перебегают из одной постели в другую. Такое наслаждение… – Он закрыл глаза. – Такое наслаждение…
– Только мое, – хладнокровно констатировала Джура.
Роуан улыбнулся и притянул ее к себе.
Они прильнули друг к другу еще ближе.
Джура никогда еще не испытывала ничего подобного, словно прежде в ее жизни чего-то не хватало, и вот теперь эта жизнь стала полной.
Она слегка повернула голову, чтобы лучше видеть профиль Роуана в неярком свете.
Роуана. Не англичанина. Именно Роуана, ее мужа, человека, у которого есть имя.
Она подняла руку, осторожно коснулась его щеки, а он, не открывая глаз, поцеловал кончики ее пальцев.
– Расскажи о своей жизни в Англии, – тихо попросила она. Ее никогда особенно не интересовали его история и его мысли, но сейчас вдруг захотелось побольше о нем узнать.
Он повернулся и пристально посмотрел на нее, словно изучая. И улыбнулся. От этой улыбки сердце Джуры перевернулось. И эта новая нежность не имела ничего общего со страстью.
– Нас ждет остывший ужин, – заметил он. – Может, поговорим за едой?
Он надел набедренную повязку, а Джура, за неимением ничего подходящего, натянула его широкую вышитую тунику, оставлявшую ноги голыми. Заметив, как Роуан на них поглядывает, она постаралась при малейшей возможности выставлять ноги напоказ. И туника то и дело сползала с плеча, но Джура не трудилась ее поправлять.
Еда действительно остыла, но Джура могла бы поклясться, что ничего вкуснее не ела. Они поставили блюда на ковер, и скоро у Джуры закружилась голова и от вина, и от нежных взоров Роуана. Да и его голос… почему она не замечала, какой бархатистый у него голос? – пьянил ее.
Он рассказывал, как с самых юных лет осознавал лежавшую на нем ответственность и готовился стать королем, хотя так редко удавалось порадовать Фейлана или родного отца.
– Ты боялся, что разочаровал Тала? – ахнула Джура. – Но он всегда говорил о тебе как о божестве. Сын, которого родила Талу моя мать, был для него ничем. Он вечно издевался над Джералтом, утверждая, что тот ногтя твоего не стоит.
– Но он постоянно требовал от Фейлана, чтобы я старался лучше и делал больше. Когда мне было лет шестнадцать, Фейлан взял меня на охоту. Но вместо охоты на меня напали четверо ланконийцев. Мы сражались несколько часов, а Фейлан тем временем стоял в стороне и наблюдал за битвой.
– Ты не поубивал их?
Роуан поморщился.
– Позже я понял, что они только забавлялись, охраняя друг друга, пока я дрался всерьез. И даже ранил двоих, но они просто наставили мне синяков. Просто? Ха! После этого я несколько недель хромал и был так зол на Фейлана, что почти с ним не разговаривал. Он был жестоким, бессердечным стариком.
– Но он так расхваливал тебя Талу, – снова удивилась Джура. – Говорю же, Тал вечно ставил тебя в пример Джералту.
– Который теперь из-за этого ненавидит меня.
– У него есть на это причины. Он ланконийский принц, а ты…
Она осеклась, потому что Роуан сунул ей в рот большой кусок хлеба.
– Одна ночь, Джура, – взмолился он, глядя на нее, как заблудившийся щенок, который просит, чтобы его отвели к хозяину. – Одна ночь мира и покоя. Пожалуйста.
Она откусила половину ломтя и, невольно рассмеявшись, положила ему в рот вторую половину.
– Хорошо, – согласилась она, – сегодня ты будешь королем, но завтра должен доказать мне, что достоин трона.
– Достоин трона? – повторил он, темнея глазами. – Я покажу тебе, кто здесь главный.
С этими словами он пополз к ней на четвереньках, как огромное хищное животное.
Джура снова рассмеялась, но тут набедренная повязка «случайно» сползла, не оставляя сомнения в его намерениях. Во рту Джуры внезапно пересохло, но на этот раз страха не было. Она сбросила тунику и открыла ему объятия, и хотя заметила его удивленно поднятые брови, но не поняла, в чем дело. Ее не учили притворной скромности и кокетству, не требовали прятать истинные чувства под маской фальшивой скромности. Она хотела его так же сильно, как он – ее, и не думала этого скрывать.
Немного опомнившийся Роуан счастливо улыбнулся, радуясь ее прямоте.
Теперь у него не было нужды медлить, и его страсть к Джуре пылала ярким пламенем. Он смотрел на ее голые ноги добрых два часа и думал только о том, чтобы снова взять ее, но остерегался сказать об этом, поскольку англичанки, по крайней мере те, которых он знал, обожали притворяться девственницами при каждом новом соитии.
