Гэлен Фоули - Ее единственное желание
Зрелище поразило Йена.
Вид Джорджи, баюкающей сына, ошеломил его. Настоящее олицетворение материнской нежности!
Сердце Йена наполнилось радостью и болью. Но сейчас он, возможно, видит начало новой жизни. Это настоящая семья. Настоящий дом.
В его жилище не было души, а у сына — материнской любви.
Джорджиана выглядела такой милой, доброй и приветливой, такой нежной и сердечной, что горло Йена сжалось. Он прислонился к косяку, и продолжал жадно смотреть на нее.
Она должна выйти за него! Иначе и быть не может!
Он хотел для своего сына лучшего воспитания, чем было у него, и остро сожалел о том, что живет еще хуже, чем его родители.
Аристократический дом, в котором он вырос, был холодным и чопорным. Вместо любви в нем царили гордость, достоинство и строгость.
До того момента, когда Джорджи подняла глаза и увидела стоявшего в дверях Йена, в душе все еще жил гнев на него, за то, что утаил от нее существование Мэтью. Одно дело — нежелание упоминать о бывших любовницах, имеющих наглость врываться в дом в самое неподходящее время, и совсем другое — держать в тайне от нее своего ребенка. Это оскорбление куда серьезнее.
Но тут она почувствовала его присутствие, увидела, что он наблюдает, как она баюкает его сына, и замерла, невольно отметив выражение его лица: под глазами лежали густые тени, губы напряженно сжаты, брови сведены, и каждая линия его могучего тела кричала о неописуемом одиночестве.
Джорджи молча уставилась на него.
Еще во время их первой встречи в Калькутте она ощутила скрытую под маской успешного дипломата боль. И еще раз — в молитвенной пещере, где спросила о его жене. Обычно он умело скрывал эту боль, но теперь Джорджи впервые увидела ее. Она была написана на его лице. Отражалась в тоскующем взгляде.
Этот человек тяжело ранен. И одного долгого, испытующего взгляда в его глаза было достаточно, чтобы превратить гнев в сочувствие. Как могла она сердиться, когда он выглядел таким убитым? Так очевидно нуждавшимся в нежности?
И тут ее осенило. Возможно, в том, что ее отослали в Лондон, виден перст судьбы. Йен Прескотт спас жизнь ей и братьям. Может, теперь ее очередь спасти его?
Они безмолвно смотрели друг на друга. Джорджи не шевелилась, боясь разбудить спящего малыша.
Мэтью, должно быть, почувствовал присутствие отца и пошевелился в ее объятиях. Она успокоила мальчика поцелуем в теплый лоб.
— Папа! — Мэтыо брыкнул ножками, но поскольку очень уютно пригрелся, не хотел слезать с колен Джорджи.
Йен улыбнулся. Глаза его светились гордостью.
— Сынок! — Он нагнулся и сжал брыкающуюся ножку сына. — Вижу, у тебя новый друг.
Сердце Джорджи дрогнуло, когда Йен поднял на нее настороженный взгляд.
— Здравствуйте.
Она улыбнулась, вспомнив, что получила такое же приветствие от его сына.
— Ленч подадут на террасе. Скоро, — пробормотал он. — Пойду отыщу кого-нибудь из нянь, чтобы приглядела за ним. Мэтью, ты хорошо себя вел, пока меня не было?
— Он настоящий ангел. И состоит из одних достоинств. — Она поцеловала ребенка в макушку и обняла чуть крепче. — Я забираю его себе.
— Правда? — удивленно прошептал Йен. — Я завидую.
— Нам нужно поговорить, — решительно объявила она.
При этих словах по его лицу пробежала тень. Очевидно, ему было не по себе. Но он тут же кивнул и отправился на поиски няни.
Когда, несколько минут спустя, Мэтью передали на попечение добродушной полной женщины. Йен закрыл дверь и повернулся к Джорджи, не подозревая, что в той проснулся материнский инстинкт и что она сердится на него из-за ребенка.
Ей очень хотелось как следует отчитать Йена, но под настороженностью и внешней стойкостью явно крылась его уязвимость, и стало понятно, что нужно действовать крайне осторожно.
Гадая, с чего начать, Джорджи нахмурилась, пожала плечами и решила, что лучше действовать напрямик.
— Почему ты ничего не сказал мне о сыне?
— Просто не было подходящего случая, — бросил он, глядя на нее с безопасного расстояния.
— Но ты мог хотя бы упомянуть о нем! — воскликнула она. — Специально скрывал его от меня или забыл о его существовании?
— Ни то и ни другое, — проворчал Йен. — Доброго дня и тебе тоже!
— Прости, если мое приветствие тебе не понравилось, но, боюсь, сегодня утром меня ожидало немалое потрясение. Собственно говоря, полагается упомянуть о своих детях, когда делаешь предложение. О чем еще мне следует знать?
— Ни о чем! — крикнул он.
Джорджи медленно выдохнула. У нее было так много общего с маленьким Мэтью Прескоттом! Такая же грусть, которую часто испытывала вечно предоставленная себе малышка Джорджи… Но в то же время кто лучше ее может заставить его понять нужды сына?
Джорджи села в кресло.
— Он прелестный ребенок.
— Спасибо, знаю, — буркнул Йен.
— Чудесный, умный и прекрасно воспитанный. И… — Она осеклась.
Йен оглянулся и послал ей мрачный взгляд:
— И?..
— Изголодался по твоей любви.
Он продолжал смотреть на нее.
— Почему ты никогда не рассказывал о нем?
Йен растерянно провел рукой по волосам и отвернулся.
— Не знаю.
— Не знаешь? Неужели не видишь, как он старается привлечь твое внимание? Надеюсь, ты не стыдишься его?
— Конечно, нет, — обиделся Йен, после чего надолго замолчал, уставившись в стену.
— Поговори со мной, — попросила Джорджи. — Не отворачивайся. Помоги мне понять.
Он расстроенно потер лоб и покачал головой.
— Когда я надолго уезжаю, стараюсь не думать о Мэтью. Я просто должен выбросить его из головы. Иначе просто не мог бы выполнять свою работу. А она требует холодного разума и спокойствия. Отрешенности. Объективности. И, поверь, в этом мальчике ничто меня не раздражает. — Он громко сглотнул и послал ей измученный взгляд. — Он мое дитя. И я никогда его не забуду и не покину.
— О, Йен… — Она подошла и положила руку ему на плечо.
Не стоит спрашивать, почему так болезненно пребывание рядом с сыном. Ответ был очевиден: скорбь по матери Мэтью. Ребенок напоминал Йену об умершей жене. Должно быть, он очень ее любил!
— Идем. Посиди со мной, — прошептала она, сжимая ладонями его руку.
Избегая ее нежного взгляда, он позволил подвести себя к дивану. Они уселись. Джорджи испустила долгий вздох, но оба продолжали молчать. Она почти ощущала присутствие его усопшей жены в этой комнате.
Он заговорил — тон был привычно сдержанным и немного язвительным:
— Он часть причин, по которым ты мне нужна.
— Я это поняла и польщена твоим доверием. Я рада, что ты считаешь, будто из меня выйдет хорошая мать.
